Прощальный вздох Тэнсая
Шрифт:
Дикая любовь, сумасшедшая, неправильная. Как всё ужасно, какие они ужасные и уродливые.
Младший брат лёг крестом на плечи Итачи, который нёс его на свою Голгофу. Он не боялся ничего, кроме своей частицы, кроме своей второй половины – Саске, которого он должен оберегать и защищать с того момента, как тот родился жарким, душным августовским днём; как сделал первый, болезненный вздох и зашёлся звонким криком; как открыл свои бездонные чёрные глаза, впервые посмотрев на своего брата, поймав взгляд его чернильных,
Младший брат – вот его наказание. Он заставил Итачи что-то чувствовать, он сделал его уязвимым, он дарил ему человечность, в то время как клан и деревня пытались всё это забрать.
Саске заставлял его учить и направлять, заботиться и помогать – всё то, что делали другие по отношению к Итачи. Он выбрал в качестве наставника, друга, родителя Итачи, а не всех тех, кто был создан для этих ролей: ни мать, ни отца, ни Наруто, ни Какаши-сенсея. Никого из них. Его выбором стал Итачи.
Как очевидно, ожидаемо, но так желанно. Да, Итачи хотел, чтобы Саске выбрал его точно так же, как и Итачи сделал выбор в пользу своего брата.
Его выбор был предрешён, когда Саске появился на свет; когда в их саду, прячась в душистых, кроваво-красных камелиях, он протянул свою бледную, маленькую руку, дотронувшись до ладони брата, поднял её и прижался своей щекой в своём детском порыве, в доверии и выказывании любви. Сокровенный жест, до одури интимный, что у Итачи тогда перехватило дыхание, и он боялся дышать, чтобы не спугнуть такое откровение, со стороны своего птенца.
Ладонь помнила это ощущение: нежную, гладкую кожу брата, которая была горячей от клюквенных пятен, что покрыли тогда детские щёки. Он смотрелся таким беззащитным, но это было обманчивое впечатление, ибо в его всё ещё детских глазах горел тот огонь, который сейчас испепеляет Итачи, только мазнув по его фигуре.
Безумие зародилось тогда, в том проклятом саду с кустами камелии, в том кровавом поле, где бегал Саске, теряясь в этих красно-рубиновых цветах.
Он не боялся сумасшествия, плавно отдаваясь ему, приглашая Итачи к себе, он звал его, своим взглядом прося разделить запретное яблоко на двоих. Просил вкусить отраву вместе, вместе сойти с ума. И он поддался, слепо, без раздумий прыгнув в этот кровавый океан.
Итачи с усилием разлепил свинцовые веки, всё так же сидя под клёном, обнаруживая, что Шисуи рядом нет. Неужели он успел заснуть? Как на него это непохоже. Видно, тренировки вконец вымотали и так уставшее тело и разум.
Облака размазанным пятном расплылись на линии заката, что было совсем неуместно для летнего неба. Это был холодный закат, какой бывает в зимние вечера, предвещая мороз и ветер.
Итачи не был склонен подмечать такие мелочи,
В груди поселилось мерзкое предчувствие, что что-то не так. Обычно Шисуи так просто не уходил, он прощался, но своеобразно, по-своему. Он почти всегда старался распустить Итачи волосы, зная, что тому это не нравится и лишь нервирует.
Волосы – личное пространство, к ним никому нельзя дотрагиваться, а он брал и так беспардонно нарушал эту границу. Так не делал даже Саске. Он хотел, но сдерживал себя, как мог.
Итачи невольно оценил такую сдержанность в действиях – Саске определённо был из тех людей, которые умеют удивлять.
Небо мутнело, покрываясь россыпью бледных звёзд. Пора было возвращаться в поместье и подготовиться к миссии, как всегда не блещущей насыщенностью и серьёзностью. Слишком простая, обыденная, глуповатая и даже примитивная, но то, что их с Саске отправляют туда вместе, заставляло Итачи задуматься, а всё ли так легко, как кажется на первый взгляд.
Может всё более запутанно и туманно? Если так, то Саске будет несказанно рад. Больше всего ему хотелось бы отправиться на задание, где сражения следуют одни за другим, где кровь липким соком обагряет руки.
Кровь – красная, а этот цвет так идёт Саске.
Сочетание, заставляющее покрыться тело дрожью. То, от чего Итачи напрочь терял голову.
То, чем Итачи любовался, как любовался в своё время камелиями, росшими в их саду.
***
Меня зовут Красный
Моё нутро горит, я заметный, я знаю, что меня трудно пересилить.
Я выступаю открыто. Для меня главное – решимость и воля. Моё предназначение – заполнять поверхность своим победным огнём!
Я раскрашиваю мир, говорю ему: «Будь!», и он становится моего кровавого цвета.
Тот, кто прикасается ко мне, обжигается, ощущая на руках железо или медь; мой запах подобен полевым чайным цветам, травам, а не красным розам.
Цвет – это музыка, звучащая в темноте. Тысячи лет я слушаю, как разговаривают души – это похоже на шум прибоя – и потому смею утверждать, что коснуться меня – все равно что коснуться Ками*.
Я море, в котором купаются люди, я наполняю их, подобно сосудам.
Там, где появляюсь я, глаза сверкают, страсти кипят, сердца учащенно бьются.
Жизнь начинается со мной, и всё возвращается ко мне.
Я и есть цвет жизни.