Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки

Левинзон Гавриил Александрович

Я положил трубку.

Через полчаса ко мне позвонил Горбылевский и безразличным голосом спросил:

— Послушай, где эта штука продается? Кое с кем посчитаться надо.

Я ответил:

— В магазине радиотоваров, но не каждому продадут — нужно знать пароль.

— Здорово действует! — сказал Горбылевский. — Все обхохотались. Мы с Мишенькой тут думали: из нашего класса никто не мог. Напротив в окне очень подозрительная рожа была. Больше он тебя не трогает?

— Не трогает, — ответил я. — Смотри, чтобы он до тебя не добрался.

На следующий день я обнаружил, что по дому обо мне пошла слава. Люди,

которых я даже по фамилии не знал, стали давать мне поручения. Я никому не отказывал: они расплачивались со мной улыбками — мне это нравилось: чувствуешь себя уважаемым человеком.

О том, как я начал устраивать чужие дела

Ни одного звонка! Мне казалось, что телефонному аппарату не по себе: два раза он вздрагивал и пытался сам позвонить, раздавался короткий тихий звоночек. Хоть бы Мишенька шакалом обозвал. Но он, видно, в себя прийти не может после того, как я над ним подшутил при помощи магнитофона.

— У него шок, — объяснил я телефонному аппарату. — Точно тебе говорю.

В ответ телефон радостно зазвонил.

— Аллоу?

— Дербервиль, — услышал я голос Хиггинса, — мы с Чувалом… В общем, я решил к тебе обратиться за советом: Чувал в затруднительном положении. Но сам он звонить стесняется, потому что…

— Отлично, Хиггинс! — прервал я. — Только ведь ты не секретарь его, правда? Пусть он сам возьмет трубку.

Я не сомневался, что Хиггинс уже передал трубку Чувалу, но даже сопения не было слышно. Я знаю немного Чувала: он стоит на другом конце провода и злится, что его заставляют разговаривать, когда ему не хочется. Мое телефонное чувство подсказало мне, что сейчас он может повесить трубку.

— Чувал, — сказал я, — не вздумай вешать трубку. Тебе все равно не обойтись без дельного совета. Что у тебя за трудности? Я с готовностью тебя выслушаю.

Бубнящим голосом, через силу Чувал стал говорить, что вопросы, с которыми он хочет ко мне обратиться, могут показаться странными. Тон его был непочтительным. Можно было подумать, что это я прошу у него каждый день советов и уже до чертиков ему надоел. Но все равно я ликовал: очень я хотел этого звонка.

— Ты зря беспокоишься, — сказал я. — Когда человек обращается ко мне за советом, я его внимательно выслушиваю, а не гогочу, не строю рожи и не подмигиваю: я понимаю, что такое ценный совет. Эта штука хоть и не стоит денег, но как много она значит! Ты вот что, Чувал, иди-ка лучше ко мне, и мы поговорим с глазу на глаз. Представь, что я доктор, а ты пациент. Какие могут быть секреты от доктора?

— Хорошо, я приду, — сказал Чувал строго.

Через десять минут он с Хиггинсом появился у меня. Он то смущался и мямлил, что хочет поговорить со мной о важном, но как бы мне не показалось, что это ерунда, то злился и бубнил, что сам бы он не пришел, что это Хиггинс его заставил, потому что считает меня хорошим советчиком.

— Чувал, — стал успокаивать я его, — я же не варвар! Садись и говори. Как доктору, понял?

Он сел в кресло, но к разговору все не приступал, а опять начал злиться. Уж не знаю, на кого и из-за чего. Я придумал, как заставить его заговорить: я принес из другой комнаты стул и уселся на этот стул напротив Чувала.

— Слушаю тебя.

— Понимаешь, Быстроглазый… — Чувал решил с неприятным делом покончить побыстрей

и перешел на такую скороговорку, что не стало в его речи слов, а были одни предложения: — Понимаешь, Быстроглазый, в нашем доме живет очень симпатичный старичок — поляк Эдуард Казимирович. Так вот, когда тепло, я с ним здороваюсь, а когда холодно, у меня не получается. Это мне жизнь отравляет. Что ты на это скажешь?

— Ты видишь, Чувал, я не смеюсь, — сказал я. — И должен признаться, твой рассказ меня заинтересовал. Только ты уж слишком быстро принялся за дело. Ты хочешь сам себя перегнать. Притормози и толково объясни, почему это не при всякой температуре ты можешь здороваться с польским старичком.

— Потому что, когда холодно, ходят в шапках, — чуть помедленней объяснил Чувал.

— Ты видишь, я не смеюсь, — сказал я Чувалу. — Так что же ты так смущаешься? Внимательно слушай меня. Я вижу, что без моих наводящих вопросов толку не будет.

Я стал задавать наводящие вопросы, и вскоре все выяснилось. Оказывается, польский старичок снимал перед Чувалом шляпу и раскланивался. Чувал раз попробовал снять перед ним шапку, но сразу же передумал: уж очень неловко получалось — так и осталась на голове с задранным козырьком. Эдуард Казимирович вполне мог подумать, что Чувал над ним насмехается. С тех пор Чувал в холодные времена года прячется от Эдуарда Казимировича. Не жизнь, а мука: Эдуард Казимирович часто выходит прогуляться. А сегодня Чувалу купили новую шапку, он стал ее примерять да и вышел в ней на лестницу. И такое невезение — столкнулся с Эдуардом Казимировичем и так растерялся, что бросился вниз по ступенькам и чуть не протаранил старика.

Меня эта история почему-то взволновала. Я заходил по комнате, обдумывая, какой Чувалу дать совет.

— Ну что ты наделал, Чувал! — говорил я. — Зачем ты обижаешь старого человека? Он перед каждым сопляком шляпу снимает, а ты… Это высокая культура, учти! А что, если этот прекрасный человек решил, что он тебе неприятен?

— Вот и я об этом думаю! — сказал Чувал. — Быстроглазый, придумай-ка что-нибудь!..

— Придумаю, — сказал я. — Ты, случайно, не говорил в присутствии старика: «Какой неприятный»?

— Да ты что!

— Ну да, конечно, — сказал я. — Ты на такое не способен. Но есть такие: ранят в самое сердце, а потом радуются. Есть, есть, Чувал, не удивляйся! Сиди спокойно, я вот еще немного подумаю и избавлю тебя от твоих мук.

Минуты две я ходил по комнате, и мне все стало ясно, и план появился.

— Все дело в том, Чувал, — приступил я к спасению человека, — что ты не догадываешься, сколько радости в движении. Я давно это заметил. Ну-ка сделай вот так руками. А теперь так! А теперь, пожалуйста, ножкой вот так. Скажи, тебе все это доставляет радость? Нет! Может, ты и бегать не любишь?

Чувал ответил, что бегать — еще так-сяк, пожалуй, нравится.

— Ты скованный человек! — сказал я. — Тебе же все равно, что дома сидеть, что по улице ходить, тебе безразлично, что твои ноги и руки проделывают. Ты закрепощен, как говорят спортсмены, ты связан — в общем, задеревенел. Куда тебе здороваться со старым поляком! Ну-ка догадайся, что в срочном порядке тебе нужно? Не можешь? Кружок современных танцев. У нас тут неподалеку, в клубе полиграфистов, такой кружок есть. Я тебя запишу. А пока что давай научимся самому необходимому.