Прощание с колхозом

Екимов Борис Петрович

Из показаний свидетелей:

«…в чашке жареной пшеницы было с килограмм и борщ был с пшеницей…»

«…Хорошо знаю Храпова… у которого отца забрала ОГПУ в 1930 году.

Мать его осудили на 7 лет за незасыпку семян, брат его осужден на пять лет за незасыпку семян… отец Храпова до 29 года имел 2-х верблюдов, 2-х волов, 2 коровы…»

Приговор: 10 лет лишения свободы.

Уголовное дело Петрухина В. М., Моргуновой А. К., Будариной И. И. (Дубовский район).

«…По делу хищения колосков с колхоза “Красная бердня”… задержал на поле с колосьями

Петрухина, Моргунову, Бударину».

Показания свидетеля: «По делу кражи колосьев в колхозе «Красная Бердня» поясняю… была в понятых при обыске у Петрухина. При обыске у него в доме нашли срезанных колосьев около 2-х кг молотой ржи и 2 кг еще в 2-х чугунах. А всего обнаружено ржи 5 кил.

У гражданки Будариной И. П. обнаружено колосьев полон решето и ржи сваренной на кашу. Всего 2 кил.

У гражданки Моргуновой обнаружено решето колосков. Тоже 2 кил».

Из протокола допроса Моргуновой, беднячки, двое детей: 2 года, 5 лет.

«Виновной не признаю в краже ржи, потому что я же не знала, что нельзя. Но нам никто не говорил, что нельзя брать колосья».

Из протокола допроса Будариной:

42 года, детей 5 человек, от 8 лет:

«Виновной в краже колосьев с поля… признаю себя. Не знаю сколько. Не более трех килограмм. На кражу нас сманул Петрухин».

(Не думаю, чтобы Бударина самостоятельно придумала: «сманул Петрухин». Видимо, «подсказали»: пожалей, мол, детей, тебе будет снисхождение. – Б. Е.)

Из протокола допроса Петрухина В. М., 50 лет, семья 5 человек.

«Виновным себя признаю в том, что я произвел хищение колосьев… Кражу эту я совершил из недостатка пищи…»

Из обвинительного заключения:

«…по сговору между собой производили кражи колосьев с колхозного поля. Главным зачинщиком к подстрекательству при краже является Петрухин. Последний даже открыто производил призыв на кражу граждан Бударину и Моргунову».

Приговор: Петрухину – 10 лет, Будариной и Моргуновой по 2 года, но их, «т. к. беднячки, малограмотные, социально не опасные, приговор не приводить в исполнение».

Моргуновой и Будариной повезло, власти с их помощью нашли зачинщика, который «открыто производил призыв». За 5 кг ржаных колосьев отец четверых детей получил 10 лет. «Из недостатка пищи», – оправдывался он. Таких оправданий не принимали.

Большинство из ныне живущих не очень хорошо представляют себе, какими были в России годы 1932-й да 1933-й, о которых речь. Кое-кто слышал о голоде. Цифры умерших от голода приводятся разные, но одинаково страшные – от одного до пяти миллионов.

1932 год, 1933-й – время будто неблизкое. Но в ту весеннюю пору, когда работал я в Волгоградском архиве, приезжал в Калач, разговаривал с людьми, убедился, что о нем помнят.

Далеко ходить не пришлось. Напротив нашего дома Гордеевна живет, с хутора Фомин Колодец, в соседях – Георгий Яковлевич с Верхней Бузиновки, Глазуновы с Ерика Клетского, чуть подалее – Силичевы с Евсеевского. То давнее время

для них и теперь незажившая боль.

Вспоминает Анна Гордеевна Зеленкина:

«У нас в “Красном скотоводе” в те годы хлеба давали по карточкам 500 граммов на работника, 150 – на иждивенца. Жили лишь огородами. А по весне спасались козелком, щавелем. Набирали мешками и пышки пекли, а хлебного хочется. Осенью да зимой, под снегом, потаясь, собирали на полях колос. Толкли зерно в ступе. Делали кулагу: запаривали сухие груши, яблоки, добавляли толченого зерна. Но за колоски сажали, давали по десять лет.

Помню, весной работала в бригаде помощницей повара. Варили лишь щи с пшеном. А в этом супчике – одна вода. Как говорится, пшенина за пшениной гоняется с дубиной. Но и этому рады.

Помню тетку Дуню. У нее мужа забрали, остались две малые дочки. Они в бригаде с ней жили, спали на нарах в вагончике. А суп положен лишь тетке Дуне. Конечно, наливали побольше. Сядут. Дочки хлебают, а мать глядит на них, приговаривает: «Ешьте, мои деточки, ешьте… – Потом заплачет: – Уж померли бы вы скорей…» Они пухли от голода. Многие тогда пухли».

Вспоминает Иосиф Ефремович Силичев, с хутора Евсеев:

«Отца посадили… За дом. У нас дом был большой. Остались мы с матерью шестеро: мне – 6 лет, Куле – 5 лет, Никите – 9, Сергею – 14, а Степа с Иваном – уже большенькие. Голод… Особенно весной, к лету, когда все подъедим: картошку да тыкву. Лист карагача пойдет пареный, лебеда, желуди… Спасибо коровке. Мама в кармане зернеца принесет, в печи запарит. А потом ее захватили и повезли в суд, в Калач, а мы ревели и за нею до самого Калача бежали (более 30 километров. – Б. Е.). Возле суда жил Аникей Борисович Травянов, он не помню, кем был, но при власти. Он увидал, как мы все ревем: Куля да я, Никита с Сережей, Степа. Он к судье пошел и заступился: “Чего, мол, она такого наделала. Две горсти ржи… Вы уже ее простите”.

Его послушали, присудили нам штраф. Потом мы его платили».

Вернемся к делам архивным.

Дело Байгушевой Степаниды Петровны и Долгачевой Надежды Васильевны, хутор Перелазовский, Березовский нарсуд.

«…У Байгушевой обнаружено: пшеница смешанная с рожью 38 кг, было спрятано в матрац. У Долгачевой – пшеницы 9 кг 500 г, крупа 4 кг, пшеница с примесью 57 кг. Трудодней имела 104, на них получила 9 кг озимки».

На 104 трудодня выдали лишь 9 кг пшеницы!

Из протоколов:

«Комиссия считает, что хлеб краденый».

«Я заглянул на полку, где лежали пышки из дранки». «Хлеб из колхоза не получали, ясно хлеб краденый». «Колхозникам пшеницы не давали, значит, краденая».

И вывод: «фактом изъятия у них хлеба вполне изобличаются».

Напрасны оправдания и просьбы:

«Хлеб у меня купленый, на это есть свидетели… У меня малолетние дети – четверо – старшему 10 лет. Прошу, пустите меня… Я купила во Фролове, за 2 пуда заплатила 60 рублей. С поля хлеб я не крала…»