Прощание с колхозом
Шрифт:
Но под руководством директора ли, председателя, добавлю я. Потому что если доярка отвечает за своих коров, телятница – за телят, то председатель и за одних, и за других, и за третьих. Как глава большой колхозной семьи. За нынешний день и за завтрашний. Потому и идут в округе разговоры о строгости Н. П. Мелихова. Но когда я об этой строгости колхозников спрашивал, они отвечали одинаково: «Сейчас так и надо. Чем жестче, тем лучше. Иначе все развалится и всё разворуют. Он жмет, но не пережимает».
У Н. П. Мелихова, как говорится, голова на плечах, а еще – немалый опыт: совсем недавно он руководил в Казахстане целым районом. Уехать оттуда пришлось по причинам всем известным.
Так что «Советскому» очень повезло с руководителем. Но и это хозяйство – не сказочный остров посреди нынешнего шторма. Это скорее прочный корабль с хорошим капитаном, умелым, мудрым, в меру строгим. От времен нынешних, рыночных, Н. П. Мелихов не требует поблажек, но лишь честного партнерства: плати деньги за товар вовремя. Своевременные расчеты позволили бы «Советскому» и людям его сносно жить. На вчерашний, на сегодняшний доход в 200 ли, 500 миллионов рублей можно было бы обновить машинно-тракторный парк, строить, покупать удобрения. «Неплатежи» по-прежнему подтачивают колхозную экономику. Это опасно даже для прочного корабля.
«Советское» и его руководитель не требуют пустых «вливаний», но ищут партнерства. Целевой ли кредит, лизинг, по которому в нынешнем году покупают комплекс для уборки кормов за 700 миллионов рублей. Это не от жиру, это – для жизни.
На мой взгляд, коллективное хозяйство «Советское» умело и потому без особых потерь миновало тяжкие годы сельских перемен. Миновало и выжило, не утонув в долгах, не развалив производство, а напротив, пусть понемногу, но наращивая его.
День завтрашний зависит не только от Н. П. Мелихова и его товарищей по труду. Не на острове они живут и работают, а в России, в году от Рождества Христова 1996-м, к тому же и високосном.
Год високосный, по приметам, нелегок всегда. Нынче и вовсе доброго ждать не приходится. Теперь вот письмо пришло с хутора Большой Набатов. На этот хутор езжу я в пору летнюю, по суху и теплу. Хутор лежит возле Дона, хорошо здесь рыбачить. И речка Голубая петляет по балке. Помню, под вечер мы купались в ее теплых омутах. Рядом с нами – городские ребятишки-гости. Родители звали их. Пора было ехать в Волгоград, дорога туда – больше сотни верст. Со слезами детишки поехали. Потом уехал и я. А товарищ мой – Александр Адининцев – остался, он живет там, на родном хуторе, где родился. Он – старожил, но и новосел. Как и большинство его земляков, окончив школу, он уехал в Волгоград, получил специальность, работал, жил.
К возвращению стал готовиться задолго до пенсии: ремонтировал родительский дом, обложив его кирпичом, поставил летнюю кухню, гараж, сараи, пробил скважину для воды. В пятьдесят пять лет закончив путь трудовой, сначала он на хуторе лишь летовал, потом поселился окончательно, заведя хозяйство: корову (и не одну), кур, огород и прочее. Прошлым ли, позапрошлым летом помню разговор на его дворе о жизни сельской да городской.
– Все равно в городе легче, – настаивала его жена. – Уедем.
– Никуда не уедем, – махнул рукой Александр. – Лишь галдишь. Сама ведь хуторская…
Александр Адининцев, его возвращение на хутор родной – это сейчас не редкость. В том же Большом Набатове можно насчитать с десяток людей, которые приехали из райцентра, из города. Одни летом живут. Другие и на зиму остаются. Это и новые фермеры, и крепкие еще «молодые пенсионеры» в пятьдесят да шестьдесят лет. Прежний управляющий колхозным отделением в разговоре со мной назвал их как-то дачниками.
Но они вовсе не дачники, они – работники. У всех есть скот. И бывает голов до десяти. А это уже – великий труд. У всех у них – огороды, картофельники.
Но вот письмо, которое нынешней зимой направил А. Адининцев, назвав его «Обращением к администраторам всех рангов». Его напечатала районная газета под рубрикой «Крик души».
Это истинный крик, истинная боль: «В хуторе Б. Набатов проживают более ста двадцати жителей… разрушился клуб, закрыта школа и почтовое отделение… не доставляют газеты… магазин работает два раза в неделю и продают только хлеб… два месяца нет воды, прогнили трубы в водонапорной башне, за водой ходят на Дон или растапливают снег. 17 декабря погас свет и только 5 января зажегся…»
Прочитал я это письмо, решил ехать. Конечно, не «администратор» я, не начальник и вряд ли чем, кроме сочувствия, помогу. Но края-то родные. Поехал. В районном центре, в Калаче, попросил машину надежную – вездеход, чтобы пробиться в Набатов. До станицы Голубинской – асфальт, а дальше – снега. Нынче сыплет, метет.
В Большой Набатов мы не пробились. Мучились, мучились – и встали. Я вылез из машины и пошел пешком на гору. Дорога – сплошной снежный перемет. А в сторону шагнешь – вовсе по пояс. На гору все же поднялся. Где-то там, впереди, за немногими уже верстами, за двумя холмами, лежал Большой Набатов, в метели, в снежном плену, отрезанный от живого мира. «Да мы перемрем все, и никто не узнает», – вспомнил я слова жителя хутора Большая Голубая. До того и вовсе – пятьдесят километров. А тут – почти рядом. Но доберись попробуй.
– Почту в Большой Набатов возить не будем, – сказали мне по телефону из районной почтовой связи. – До Голубинской довезем, а там – как знают…
– Хлеб возим и пока будем возить, – сказали в районной администрации. – Но у райпо за год триста миллионов рублей убытка от доставки хлеба на такие хутора. Новые коммерсанты туда ведь хлеб не повезут, невыгодно.
До Большого Набатова я не добрался. Вернулся в Калач, потом – в Волгоград. Теперь вот думаю, пишу. «Не дайте умереть хутору» – назвал свое обращение «к администраторам всех рангов» А. Адининцев.
Мое обращение не к властям, к хуторянам. К набатовским и малоголубинским, что на Дону, к вихляевским, к павловским, что на Бузулуке. У всех судьба одинаковая: «не дайте умереть».
Если говорить честно и прямо, то вы никому не нужны. И хоть перемрите вы в Большом Набатове, властям спокойнее будет. Вы ведь не стучите касками на площади возле Дома правительства в Москве. Не грозите заморозить города. Не останавливаете поезда и заводы. И уж тем более не захватываете родильные дома, больницы. И потому не к вам спешат высокие «согласительные комиссии» во главе с премьерами да вице-премьерами. И сотни миллиардов рублей, и десятки триллионов рублей, и теперь уже миллиарды долларов пойдут не вам. Хотя вы порою не три месяца, а три года не получаете копеечной зарплаты. И бесплатно порой отдаете мясо, молоко, а потом месяцами и годами выпрашиваете свои рубли. И ваши нужды порою горше шахтерской ли, другой иной. Но вы – крестьяне. В этом вся отгадка и весь ответ. Ваша судьба – крестьянская, она вековечна.