Прощание с кошмаром
Шрифт:
— А что, много, что ли? — Кравченко хмыкнул. — Этот Белогуров — парень здоровый. Только рыхлый. Мускулы как кисель. Интеллигентик!
Они ждали минут двадцать. Потом увидели его. Белогуров спустился по ступенькам, подошел к припаркованной на углу вишневой иномарке с тонированными стеклами. «Та самая, — отметила Катя, — „Хонда“ вроде — Воронов говорил». Белогуров сел за руль.
— Поехали за ним! — Катя так и загорелась. — Надо же какой, напился и едет. Еще задавит кого-нибудь. Поехали скорее!
— Нет, — Кравченко не тронул машину с места. — За ним мы не поедем.
— Почему? Я хочу узнать, куда он такой пьяный! собрался? Ну, пожалуйста, давай за ним!
— За ним не поедем. Почему — подумай
— Он нас, точнее, тебя заметит?
— Не думаю. Но рисковать не стоит. Можем только все испортить. А потом такая слежка,. Катька, это игрушки для дефективных.
Катя сначала надулась, но потом решила: а может, Вадька и прав. Нечего пороть горячку, действительно можно навредить.
Она была бы чрезвычайно удивлена, узнав, куда именно направился Белогуров после беседы с ними. Через четверть часа он уже парковал «Хонду» на углу Никитской улицы.., возле здания ГУВД. Дело в том, что на руках у него была повестка с вызовом на 14.00 к следователю со смешной фамилией Ластиков.
Вчера вечером он звонил Белогурову в галерею, просил приехать для «оформления процессуальных документов». Ведь в деле иконокрада Могильного Белогуров по-прежнему оставался главным свидетелем обвинения.
Ластиков заказал ему пропуск и ждал на вахте у патрульного милиционера у бюро пропусков.
— Иван Григорьевич, и вы здесь, день добрый! Белогуров медленно обернулся: кто-то тронул его за плечо. А, это тот майор из розыска — Колосов его фамилия. Он только что вошел с улицы. Улыбается дружески, руку жмет… Рядом с ним какой-то тип в джинсах и черной щегольской рубашке с золотой цепочкой на шее (то был Свидерко), и с ними же…
Белогуров неожиданно для себя узнал в человеке, который пришел вместе с Колосовым… Константина Крайнева. Последний раз, помнится, они встречались в «Колорадо». И Шурка Марсиянов, и Пекин еще тогда были живы…
— Иван Григорьевич, нам с вами на второй этаж. Следственное управление там, — следователь Ластиков вежливо пропустил его вперед, — я вас не задержу, не беспокойтесь. Формальность!
Белогуров видел: Крайнева эти двое уводят куда-то по коридору. Племянник Салтычихи вдруг оглянулся. Потом оглянулся и во второй раз. Они встретились с Белогуровым взглядами.
26
В ПУСТЫНЕ
Кравченко довез Катю до Охотного ряда и умчался. Она заторопилась: столько дел брошено на самотек — пожалуй, до вечера теперь не управиться. Однако мыслями она все время возвращалась к Белогурову и…Вот увидела она этого человека, задала пару вопросов, и он своими безучастными ответами и апатичным поведением словно разочаровал ее. Усталый, равнодушный, холодный. Запах алкоголя и дорогой парфюмерии, яркий фирменный галстук. Это все, что ей запомнилось в нем. А лицо его, которое она всего час назад так внимательно изучала, снова ускользало из памяти.
Катя поднялась в кабинет, занялась текущими делами, но думала по-прежнему о своем. Ее уже начинали терзать сомнения: а не напрасно ли они с Вадькой затеяли всю эту глупую «инсценировку»? Она злилась на себя за подобное непостоянство: надо же, легкость мысли необыкновенная! Однако… Разочарование завладевало ее душой все сильнее и сильнее. Этот человек ее разочаровал. Он совершенно не был похож на…
Неожиданно Катя вспомнила свой последний разговор с Мещерским. Ее в тот вечер обескуражила и тоже разочаровала странная Сережкина апатия: поначалу вроде бы заинтересовавшись необычным делом, он вдруг разом охладел к нему. Когда же произошла в нем эта разительная перемена? В момент, когда она, Катя, с упорством одержимого начала внушать ему, что с «Жигулями» Белогурова и компании что-то не так. Сережка же, едва она заводила речь об этих своих подозрениях, начинал
Катя вздохнула: а ведь она в тот вечер не желала ни слушать, ни говорить ни о чем, кроме тех «Жигулей», Белогурова и его галереи. А Мещерский слушал ее идеи неохотно. Почему? Не потому ли, что просто не мог соотнести свои собственные идеи и версии по этому делу с версией о личности подозреваемого, столь необоснованно и бездоказательно, на почве лишь каких-то смутных домыслов и фантазий, предложенных Катей. Мещерский — и это было Кате отлично известно — не любит спорить и противоречить ей и предпочтет всегда лучше отмолчаться, чем…
Катя полезла в стол, порылась среди бумаг. Достала распечатку заключения комплексной судебно-медицинской экспертизы, возвращенную Мещерским. В который раз, внимательно прочла от начала до конца выводы патологоанатома: ужас, прямо мороз по коже. Сережку, помнится, поразило, «как низко подрезаны» эти несчастные: вместе с головами у всех жертв удален и почти весь шейный отдел…
Она оторвалась от заключения. Садизм, дикость, варварская жестокость, лужа крови на траве, полуголые изуродованные тела и… Этот человек? Ну что между ними общего? Ничего. На чем же строились ее смутные, чисто «интуитивные», как пишут в дешевых детективах, подозрения? Неужели только на одной старой машине, которых в Москве тысячи? А машина эта до сих пор — призрак…
Мещерский осознал это сразу: крайняя неубедительность и шаткость ее доводов. Если он уже отыскал для себя какие-то «параллели», которыми отчего-то так упорно не желает поделиться с ней, они, видимо, близко не стоят с личностью хозяина «Галереи Четырех» и той средой, той аурой, которая окружает этих столичных торговцев антиквариатом, привыкших считать товаром все то, чем обычные люди любуются лишь в музеях. Но если все это на самом деле так, то выходит, что все их с Вадькой сегодняшние усилия потрачены впустую? И эта инсценировка под «солидных клиентов от Чугунова», которую ради нее затеял Вадька, — блеф? А кстати, что будет, если Белогуров, так и не дождавшись от них звонка, сам по своим каналам (человек-то он богатый и со связями) выйдет на Чугунова и поинтересуется, «как обстоят дела с нашим альбомчиком»? Что тогда случится с Кравченко? Ради чего, собственно, стойло городить весь этот авантюрный огород? Не ради того ли, чтобы наконец понять то, что еще прежде своим деликатным умолчанием и отговорками ей пытался внушить Мещерский: нет" никаких оснований полагать, что эти люди, эта машина и эти обезглавленные каким-то образом связаны между собой. Нет оснований подозревать их в этом кромешном ужасе…
«Глаза у него как дым костра, — подумалось вдруг Кате. — И ОН помог нам. Бескорыстно — выходит, так. И это все, что я о нем знаю. И лучше верить человеку просто оттого, что верится, хочется верить, чем с ходу без всяких на то причин записывать его в садисты и, чудовища. И правда — „под каждым деревом — маньяки…“. А сомнения в отличие от уныния — не смертный грех, а…»
Зазвонил телефон. Катя машинально сняла трубку.
— Катерина Сергевна, привет, это я. Надо же, Колосов. Сам объявился…