«Прощание славянки»
Шрифт:
— К чему ты это?, — оборвал меня Константин.
— Подожди! Сейчас поймешь. Вот самое главное… «Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества!»
— Ну и что?
— Какая тут любовь?! Какая «семейная история»?! «До сведения правительства и общества!» Ты понимаешь, Костя?
Константин посмотрел в окно на дом Пушкина и пожал плечами.
— Не понимаю. Излагай.
Меня даже заколотило.
— Ты же не думаешь, что
— Кончай дергаться, советник! Говори яснее.
— Только выживший из ума пенсионер докладывает о своих семейных неурядицах по адресу: «Москва. Кремль. Правительству». Похоже это на Пушкина?
Константин посмотрел на меня в упор. Даже в полутьме его глаза отливали металлическим блеском.
— До сведения пра-ви-тель-ства и об-ще-ства! — втолковывал я ему. — Так пишут, когда дело идет о государственной важности!
Константин стукнул ножиком по столу.
— И в чем же дело?
Я растерялся, про себя дочитал у окна письмо:
— Он не написал… Но это же тайна! Ее даже письму доверить нельзя! Он через день с Бенкендорфом встречался! С шефом жандармов! По-нашему, с директором КГБ!
— Стоп,— схватил меня за руку Константин.— Уймись. И в окошко погляди.
Я поглядел в окно. Внизу на стоянке у нашего дома парковался широкий черный джип. Я не сразу узнал его — настолько был захвачен письмом. Опомнился я. когда увидел, что из джипа спокойно вышли двое. Один молодой, другой постарше. Молодой подошел к ограде набережной, посмотрел вниз. Я понял, он искал катер, чтобы не ошибиться, как вчера. Другой, в черной ковбойской шляпе, встал, опершись на ограду спиной к Мойке, и поднял голову к нашим окнам. Я узнал его печальное лицо, полное неизбывной грусти. Мне стало страшно.
И я отпрянул от окна.
— Что же это делается? — сказал Константин шепотом. — Как на работу… Блин… Никого не боятся!
А по Мойке, как тени, скользили катера. Глухо стучали двигатели в сыром июньском воздухе. Пассажиры, нахохлясь, сидели под зонтами. Хорошо хоть не пели. Я поежился и посмотрел на Константина.
— Слушай, а откуда они знают?
— Что?
— Что я здесь? Что я дома? Не вижу логики…
Константин встал за занавеску, ссутулившись, глядел через щелку вниз.
— В чем ты ищешь логику, советник? Логика жизни — это полный бардак! И беспредел…
Внутренне я с ним согласился. Так сказать, в философском плане. Но то, что черный джип вновь оказался у моего дома, как раз и не походило на бардак… Хотя и было полным беспределом.
— Костя! — оглушил я его своим шепотом. — Кто-то их навел! Кто-то сказал, что я дома!
Сверкнула в темноте золотая коронка.
— Я Мише позвонил… Сказал, что мы к тебе поедем на Мойку… Я понятно излагаю?
— Поэтому ты и пил мое здоровье? Только мое…
Костя мне не ответил, так и стоял за занавеской, наблюдая киллеров. Я встал с другой стороны окна. Печальный
И вдруг меня осенила мысль, чистая и светлая, как слеза ребенка.
— Костя, давай ментов вызовем! Бандиты при оружии. За одно это их возьмут! А?
Костя посмотрел на меня с интересом.
— Славик, неужели ты с детства не усек, что «Дядя Степа» — это самая глупая сказка всех времен и народов? Ни у одного народа таких дурацких сказок нет. Не считая янки. Но этих я и за народ-то не держу. Разве можно считать народом зрителей одного киносеанса? Я понятно излагаю?
Мысль была, конечно, интересная. И глубокая. Сказка про хорошего мента — Дядю Степу появилась в то время, когда ночами людей забирали черные «воронкИ» с надписью «Хлеб», когда в кабинетах сменялись каждый час усталые следователи с перебитыми о зубы «врагов народа» кулаками… Но мне было не до того. Я смотрел, как внизу бледное лицо то открывается, то закрывается черной перчаткой с сигаретой между вытянутыми черными пальцами.
— Интересный кадр, — оценил его Константин.— Уж он-то точно знает в лицо Покупателя. Это тебе не большая крыса… Не какой-то Рики-тики-тави… Это хищник покрупней… Цени, Славик, что тебя так высоко ставят…
Я не выдержал:
— Чего мы ждем?! Ну, давай! Давай! Я выйду! А ты за мной следом иди! Он мне башку прострелит, а ты его сзади хватай! Ты с ним договоришься! Он тебя наведет на Покупателя. Ведь ты хищник еще покруче его! Давай! Идём! Чего стоишь? Чего скалишься? — Я осекся и замолчал, тяжело дыша…
— Во-от! — тихо сказал Константин. — Что и требовалось доказать… Обоссался, Ива-сс-ик? А.строил из себя пьяного гусара. Не надо… Никогда не надо из себя чего-то строить… Смерть — вещь интимная… Как любовь… Она не прощает пошлости.
Он усадил меня за стол и сел рядом, не спуская с меня металлических глаз.
— Вся жизнь человека, в сущности, это подготовка к достойной смерти… Такой же целомудренной, как брак по взаимной любви… Так надо же уважать друг друга в этом браке! Нельзя относиться к смерти как к затраханной жене-чумичке в сальном халате, которая все равно ждет тебя на кухне у горячей плиты… И все тебе простит… Эта ничего не простит! Я понятно излагаю?
Мне стало обидно за него. Он мне мстил, отчитывал, как школьника, когда меня внизу уже ждала расплата…
Мне стало противно.
— Увольте, сударь! Будьте добры, не стройте из себя этакого Мефистофеля с фиксой. Вы же используете меня как наживку для вашей добычи. У меня выхода нет. Вы это прекрасно знаете. Мне бы не хотелось принимать смерть под ваши пошлые сентенции… Я понятно излагаю?
Константин долго молчал, потом хлопнул меня по плечу.
— Может, ты и прав. Времени нет… Потом поговорим… — Он посмотрел на часы. — Сейчас тут будет немного шумно.