«Прощание славянки»
Шрифт:
— Помнишь, кто-то в офис пакет с угрозой прислал? Как там… «Белый Медведь, не шути… отдай бумаги…» Так, что ли?
Константин отхлебнул кофе и закончил спокойно;
— Этой запиской генерал и раскололся!
— Как это? — не понял я.
Константин объяснил:
— Белым Медведем меня имеют право называть или блатные, или менты. Блатные в дела с бумагами Геккерна не сунулись бы. Зачем им такие опасные заморочки? Эту записку только мент мог написать! Только генерал Багиров!
— Генерал-то понимает цену этим бумагам?
—
— Почему кроме меня и генерала? — как эхо повторил я за ним.
Константин рассмеялся.
— Да потому, что вы с ним — два сапога пара. Два маньяка. Ты маньяк своей тайной истории, а генерал — маньяк своих шпионских заморочек. Он поверил тебе, Ивасик! Нашли вы с ним друг друга. Я-то генерала двадцать лет знаю, когда он еще капитаном КГБ был. Непроходимый маньяк! Фуфло это все, Ивасик. Полное фуфло! Я понятно излагаю?
Я не верил этому, не верил.
— А трупы? Четыре трупа — это тоже фуфло?
— Ну, Адик-то сам повесился, — напомнил мне Константин, — из-за тебя, между прочим… Два охранника не в счет…
— А оценщик?! Тоже из-за меня? А «старичок», которого антиквар Миша тебе показал? Тоже фуфло?! — наклонился я к Константину.
Константин брезгливо оттолкнул меня.
— Держись за стол, Ивасик! Крепче держись! А то со стула свалишься. Знаешь, кто был этим старичком? Знаешь?
Константин покрутил мошной, коротко стриженной головой.
— Ну, маньяки! Ну, артисты, мать вашу!… Устроили цирк! Чуть юбилей нашей национальной гордости не сорвали! Падлы! Знаешь, кто приходил к Мише под видом месье Леона?
Я уже знал, что он мне сейчас скажет. Константин только подтвердил мои предположения. Он сказал весомо и сурово:
— Генерал Багиров! Паричок седенький ежиком нацепил. Под месье Леона сработал, как Аркадий Райкин…
— Зачем он это сделал?
— Он хотел расколоть оценщика! Он думал, что оценщик и на профессора работает!
— Откуда ты узнал это? — поразился я.
— Игорь Михайлович меня надоумил! Мы только что от Миши. Я его к стенке прижал, он и раскололся, сучило! Боится, как огня, генерала. Это же зверь и маньяк! Я понятно излагаю?
Я оглянулся на дверь и тихо спросил:
— Генерал к антиквару с Мангустом приходил?
— При чем тут Мангуст? — насторожился Константин.
— Кто же оценщика на струну подвесил? Сам генерал?
Константин задумался.
— Мог и сам. Видел бы ты его на допросах, Ивасик. Зверь лютый. Кавказская кровь… А мог кого-нибудь из своих чекистов-отморозков захватить…
И про это я тоже думал. Роль Мангуста у антиквара вполне мог сыграть незаметный майор Юрик со страшными глазами. Мог… Но зачем генералу вешать оценщика?… Его повесили, чтобы напугать покупателя, у которого находился гарнитур
Константин смотрел на меня с саркастической улыбкой.
— Брось, конспиролог, свои «парижские тайны». Брось свою херню! Все предельно просто! Генерал сам подвесил оценщика, чтобы взвинтить цену на бумаги!
Этот маньяк до сих пор думает, что они кому-то нужны! Ты убедился, Ивасик, что они никому не нужны, кроме тебя? Нет больше в мире такого мудака! Я понятно излагаю?
Я не стал спорить с ним, я спросил:
— А как у вас Мангуст оказался?
— Сам пришел,— тут же ответил Константин.— Я же говорил тебе — никуда он не денется. Я же говорю, он хоть и хищник, но просто большая крыса. А ума у него с гулькин хер. Мангуст сначала действует, а потом уже думает. Понял Мангуст, что ему могут пришить убийство своего шефа. И пришел. Со всеми бумагами и кредитками Адика. Сдаваться пришел Мангуст. Мы решили его припрятать, пока следствие по самоубийству Адика не кончится. А оно завтра кончится. Завтра Адика похороним. И отправится Адик к хвостатым ментам на сковородку. Я понятно излагаю?
У меня оставался к нему еще один вопрос. И я его задал:
— Зачем ты отдал мою рукопись Критскому?
Константин ответил так, как я и предполагал:
— Игорь Михайлович сам ее у меня попросил.
— Зачем?
— После вашей первой встречи в «святая святых»… Помнишь? Когда он впервые узнал про бумаги Геккерна, он решил, что ты к нам подослан…
— Кем?
— Ну, этими… маньяками… Он и попросил у меня твою рукопись почитать, чтобы понять, чей ты на самом деле родом и откуда ты. Я понятно излагаю?
Константин посмотрел на часы и хотел уже встать, но я его удержал.
— А ты знаешь, что твой Критский сам давно в органах работает, что твой доктор наук — «искусствовед в штатском»?
Константин недовольно поморщился:
— Ну и что? А время тогда какое было? Игорь Михайлович тогда чуть ли не за диссидента у них считался. За границу его не пускали. А ему позарез нужно было на конгресс в Париж попасть. Вот он и согласился, для вида, на них поработать немножко… Что такого? В разгул гласности Игорь Михайлович сам в этом признался при всех, на собрании критиков. Заклеймил провокацию органов! Такую оплеуху им отвесил!…
— Костя, — остановил его я, — он же до сих пор на них работает…
— Да какая у них сейчас работа? — отмахнулся Константин. — Видимость одна! Нет больше КГБ! Любимый город может спать спокойно! Я понятно излагаю?
Тогда я сказал то, что меня больше всего волновало:
— Критский мою рукопись снес на Литейный!
Константин встал, глаза стали стальными, лицо хищно вытянулось.
— Рукопись твоя, Ивасик, как эти бумажки, на хер никому не нужна! Я понятно излагаю?