Прощание
Шрифт:
— Не сразу, только после того, как закончил дела в Майнце.
— В Майнце ты работал в водной полиции?
— В водной полиции? — спрашивает старик. — Нет, это была дирекция водных путей. Итак, в 1946 году я с годовым опозданием возвратился из Норвегии. Прежде всего, я постарался установить контакт с торговым судоходством и действительно добился получения патента штурмана в делавшей первые послевоенные шаги Бременской школе судоходства, у ее старых преподавателей. Патент штурмана торгового судоходства. Для получения книжки морехода, так называемой Exit permit — разрешения на выход в море, я должен был найти себе судно.
Старик задумчиво рассматривает свои руки и трет костяшки пальцев, а я терпеливо жду.
— И тогда один старый флотский товарищ нашел для меня работу. Французскому флоту вместе с инженерами бюро «Веритас» поручили восстановить для дирекции водных путей в Майнце судоходство по Рейну. Ведомством оккупационных властей, издавшим такое распоряжение, было французское министерство мостов и дорог. Это означало инвентаризацию кораблей, плававших по Рейну, ремонт этих кораблей или определение их непригодности к ремонту, что означало списание в металлолом. Все рейнские верфи были конфискованы французами. Французы считали целесообразным собрать в Майнце знатоков судоходства, а это были офицеры флота, инженеры и служащие гражданского морского транспорта. Вот так я и попал в Майнц как референт по подъему судов.
Старик смотрит на меня, будто желая сказать: «Наверное, удивляешься?» Затем он быстро продолжает:
— Моя прежняя основательная профессиональная подготовка позволила мне заниматься рейнскими судами.
— Я считаю поразительным то, что тебя приняли на работу французы. Я ожидал от них большего злопамятства. Разве у тебя, как бывшего немецкого офицера, не было никаких трудностей?
— Абсолютно никаких.
— И как долго ты находился в Майнце?
Старик задумывается.
— Почти два года, — говорит он затем.
— А почему ты закончил работу в Майнце?
— Ах, знаешь ли. Когда-нибудь эта работа должна была закончиться. В конце концов, сотрудничество с оккупационными властями было не то, что надо, и кроме того, я хотел стать морским штурманом.Меня снова потянуло на побережье, к воде.
— Чего ты потом и добился в полной мере!
— Да, — говорит старик и смотрит мечтательно. — Да, — продолжает он, — сначала под парусом в Южную Америку и так далее — как этого пожелал аллах.
— Сейчас ты опятьведешь «замедленную съемку». Ты сказал, что в Гамбурге ты был толькопосле Майнца и там речь шла о знаменитой фирме «Дюнгекальк».
— Тебя это действительно интересует?
— Еще как! Тут, как я слышал, дела твои вскоре пошли очень хорошо, и ты оказался, так сказать, в тесном семейном кругу в Гамбурге?
— Это были ремесленники, у которых я нашел пристанище. Дочка была вдовой машиниста подводной лодки.
— Знаю!
— Не надо принимать такой многозначительный вид. Она работала на фирме. Поэтому я с ней и познакомился и поэтому получил квартиру, — нерешительно отвечает старик.
Но я не уступаю:
— Но очень скоро ты оказался в положении человека, о котором слишком хорошо заботятся. Или?
— Да, это так. Юная дама была помешана на всем флотском или как это там еще называется. Я прилично питался, мое белье было выстирано. Моя жизнь вдруг оказалась зависимой от благосклонности этих людей, и тогда мне пришлось решать, как быть дальше.
— То есть благосклонности было в избытке?
— Больше, чем достаточно. Из-за этого я чувствовал себя обязанным, пока я вдруг не понял: нет, дальше так быть не может.
— И тогда, очевидно, в нужный момент появился шанс с «Магелланом», если я это правильно понимаю. Тогда вокруг тебя появились люди, которые хотели вывезти из страны толику своих денег. Верно?
— Не посмотришь ли ты, дружок, на твои облученные часы? — перебивает меня старик.
— A quarter to midnight! [41]
41
'Четверть двенадцатого!
— Время спать! — решает старик.
Я знаю: след взят верный. Теперь на очереди важная глава, пересечение Атлантики, увлекательнейшая часть собрания приключений Генриха. Итак, хорошо. Оставим это для следующей беседы. До Дурбана у нас еще много времени.
Еще до завтрака я поднимаюсь на мостик. Старик, как обычно, уже наверху, он находится в штурманской рубке и смотрит на карту.
— Такая гигантская дистанция — и ни одного порта! — жалуется он. — Раньше мы заходили в Лобиту в Анголе, или только до Марокко: Сафи, Касабланка! Никакого сравнения. А здесь, — старик показывает на карте Того, — мы тоже один раз были, — и его лицо светлеет, — это было довольно давно. Наш визит отмечался на широкую ногу. Там было тринадцать так называемых ночных клубов. Порт финансировала Федеративная Республика, строили его немецкие фирмы, он все еще в немецких руках и под немецким управлением.
— Откуда ты знаешь, что там имеется тринадцать ночных клубов и что означает «так называемые»?
— Ну, как тебе сказать: ты можешь себе примерно представить, что за притоны это были. И эти тринадцать ночных клубов мы с нашими немецкими друзьями «прочесали» один за другим, познакомившись при этом с соответствующим числом черных преподавательниц языка.
— Преподавательниц языка в кавычках?
— В некоторой степени, — говорит старик и ухмыляется.
— В Анголе в порту Лобиту ты и подцепил туберкулез?
— Да, это было уже не так весело, но я тебе об этом уже рассказывал.
Мы «отбуксировали» себя в рулевую рубку, — и старик первым делом поднес к глазам бинокль, хотя нигде ничего не видно, только ослепительно сверкающая вода и кобальтово-голубое небо и как разделительная линия между ними — безукоризненная линия горизонта. Потом старик продолжает:
— Между прочим, в Гане мы тоже были. Плотина на Вольте производит сильное впечатление. В связи с поездкой в глубь страны в сопровождении первого советника дипломатической миссии и относящихся к нему дам мы посетили, скорее случайно, и фестиваль Ашанти.