Прощание
Шрифт:
Что, если и Жакар готовится к празднику?
Тут Тибо был в полной безвестности. До свадьбы оставалось чуть больше недели, а он понятия не имел, где прячется его брат. Как обороняться, когда даже не знаешь, откуда ждать удара? Когда нет ни единой зацепки? Все надежды возлагались исключительно на Эсме, на пускай слабый, но шанс, что она сможет проникнуть в стан врага.
Но Эсме продолжала жить в подвешенном состоянии. Все уже знали, что король больше не отправляет с ней никаких важных писем и что он заделался сводней для доктора Корбьера. Она всюду об этом жаловалась и даже топтала конверты. Она говорила, что от «этого унылого Корбьера» ее давно «тоска берет» и
В остальном, кроме как презирать Лукаса, злословить про короля, настраивать против себя весь двор и отвозить посвященные Марго творения Герцога Овсянского, делать ей было особенно нечего. Желая показать «врагу» свою доступность, она старалась, чтобы ее всегда легко можно было найти: не запирала комнату, не закрывала окон и каждый вечер допоздна гуляла в одиночестве по пустынному саду. Одевалась она легко, чтобы холод пробрал ее. Чтобы чувства, суетящиеся внутри, тоже окоченели. А кожа, онемев, забыла прикосновения Лукаса. В конце концов она промерзала так, что не ощущала ни ушей, ни пальцев ног, но чувства метались с удвоенной силой, и кожа помнила всё.
– Уволь ее, – посоветовал наконец Гийом.
– Но с моими письмами в сумке она куда ценнее как наживка, – возразил Тибо.
– А может, наоборот. Пока у нее есть допуск в твой кабинет, она может быть двойным агентом.
– Но мы ведь этого от нее и хотим.
– И они это понимают.
– Хм-м…
– Лучше сжечь мосты. Она недавно потопталась на одном твоем послании. Воспользуйся предлогом. Уволь ее.
И Тибо вызвал Эсме в последний раз, чтобы официально дать ей отставку. Она приняла это с должной выдержкой:
– Хорошо, сир. За час я соберу вещи.
– Нет-нет, ты должна остаться неподалеку. Я буду терпеть твое присутствие во дворце из любви к придворному поэту. Так что всецело посвяти себя пересылке его од. А вот из гостевого крыла ты съедешь, поскольку положение твое меняется. Найдем тебе где-нибудь комнатушку попроще.
Эсме подумала, что простая комнатушка при дворце все равно будет лучше ее жалкой мансарды в Ис и что герцог Овсянский внезапно оказался ее спасителем.
– А что потом, ваше величество? В ваш кабинет мне будет уже не войти. Если враг наймет меня и мне удастся что-то узнать, нам понадобится посредник.
Тибо уже это обдумал. Нельзя, чтобы посыльную видели с кем-то из влиятельных лиц: с капитаном, с судьей, с советницами. Ей также нельзя подходить ни к стражникам, ни к Манфреду, ни к королеве, ни к доктору Корбьеру, само собой. Мадлен? Не умеет хранить секреты. Марта? Никогда не бывает одна. Лемуан? Затворник, будет слишком подозрительно. Шарль? Эсме нечего делать в кузнице. Лисандр? Даже не обсуждается. У Тибо была мысль получше, однако она ему совсем не нравилась. Пришлось бы вовлечь человека, которого он совсем не хотел подвергать опасности. Но так как выбора не было, он решился.
– Если нужно будет сказать мне что-то, возьми в библиотеке книжку.
– Ага… Ясно, сир. Однако я не строю иллюзий на этот счет. Вероятно, о содержании писем я ничего знать не буду. А буду знать только число и расположение адресатов, как вы сами сказали. Для сведений такого рода я придумала тайные обозначения – на карте острова, которая лежит в вестибюле у главного входа.
– Ты про ковер? Ну и какие?
– Я буду помечать водой те точки, сир, куда меня посылали накануне. Не сама, а попрошу одну девочку, с которой дружу, чтобы она делала это с утра пораньше, до школы. Лаванду, младшую дочь Манфреда.
– Великолепно. Королева будет каждое утро проходить там.
– И еще, сир, вот что: в случае серьезной опасности я… я обрежу волосы. Чем короче, тем серьезнее опасность. Если же вдруг узнаю что-то большее, тогда возьму книгу. Ну а нет, тогда…
Эсме изобразила пальцами ножницы.
– Как хвост у Зодиака.
Тибо кивнул: он был впечатлен. Поскольку сам он больше не покидал кабинета, он попросит следить за ее волосами Гийома, Эму, Элизабет и Лукаса. Не затягивая дольше разговор, он простился с незаменимой посыльной. Сразу после он прилюдно объяснил отставку посыльной тем, что вынужден окружить себя исключительно людьми, достойными безоговорочного доверия. Эсме потеряла такое доверие, а вместе с ним – и работу. Пусть этот случай послужит всем примером.
Последствия не заставили себя ждать. На следующий день после прогулки в саду Эсме вернулась в назначенную ей комнатушку для прислуги (под самой крышей в западном крыле). Поначалу ей казалось, что все здесь на прежних местах: потрескавшиеся стены, соломенный тюфяк, помятая медная ванна и сложенные кучей вещи в углу. Однако через миг она заметила, что потемневшее зеркало не отражает звезд и в нем почему-то ничего не отсвечивает.
Она подошла и встала напротив. Увиденное так ее поразило, что она даже засмеялась сперва, но потом кровь у нее застыла. Это был теплый охряной плащ из плотной ткани, хорошего кроя, с шерстяной подкладкой, повешенный так, чтобы, если посмотреть в зеркало, ей казалось, будто она уже в плаще. До отставки Эсме носила одежду только красного, королевского цвета, и все знали ее привычку донашивать вещи до дыр. Она разглядывала себя в этом новом образе, в новом цвете: не придворном и не указывающем ни на одну из провинций.
Приглашение было понятно.
Великолепный плащ не остался незамеченным – он ясно давал понять, что она отстраняется от двора. На следующий же день он вызвал град оскорблений, но и принес ей тщательно запечатанную записку, подсунутую под дверь.
«Исская Бойня, этим вечером, в полдвенадцатого».
Прочтя адрес, Эсме вздрогнула. Речь шла о скотобойне, уединенно стоящей среди просторов Центра. Она была спрятана в котловине, подальше от ранимых душ и критических взглядов, и добираться до нее нужно было по крутой лестнице, выбитой прямо в склоне. Животные часто приходили туда полуживыми, и забойщик приканчивал их, пару раз всадив нож. Для стока крови там был сделан специальный желоб. Место было до того угрюмым, что поговорка «кончить свои дни на Бойне» в тех краях приобрела особенно мрачный смысл. А в такой поздний час это будет самое безлюдное место на острове.
Но как ни дрожи, этот адрес – единственная зацепка. В одиннадцать двадцать пять, чуть не свернув перед этим шею на мшистых ступенях лестницы, Эсме толкнула дверь скотобойни. От запаха сырого мяса у нее сразу скрутило живот. Подвешенные к потолку туши покачивались, будто кто-то недавно прошел, раздвигая их. Она наугад двинулась к дальней стене сарая, но вдруг замерла. Что-то холодное коснулось ее плеча.
Это был длинный крюк, вроде тех, на каких висели туши. Кто-то скрывался впереди и тянул за него, выставив к ней руку с короткими квадратными пальцами, и рука эта чего-то ждала. Она вложила в нее запечатанную записку. Незнакомец сорвал печать большим пальцем, развернул ее. И показал ей: пустой листок.