Прощай, Берлин
Шрифт:
— Вы готовитесь к войне, — негодует Питер.
В таких случаях — хоть он и не питает ни малейшего интереса к политике — он изрядно горячится.
— Извините, — встревает один из ребят, — это абсолютно неверно. Фюрер не хочет войны. Мы за честный мир. Хотя… — добавляет он мечтательно, и лицо его сияет от радости, — и война может быть замечательной. Вспомните древних греков.
— Древние греки, — возражаю я, — не использовали отравляющих газов.
Ребята презрительно выслушивают
— Это только вопрос техники.
В половине одиннадцатого вместе с большинством жителей мы идем вниз к железной насыпи, к прибытию последнего поезда. Обычно он пуст. Лязгая и издавая пронзительный свист, проходит он через темный лес. В конце концов возвращаться домой пешком уже поздно, и мы едем на поезде. На другой стороне луга можно увидеть освещенный вход в кафе у озера, куда Отто ходит на танцы.
— Сегодня вечером огни преисподней ярко светятся, — замечает Питер, довольный своей ремаркой.
Ревность породила у Питера бессонницу. Он начал принимать снотворное, но оно редко оказывает хоть какое-нибудь действие. Он просто-напросто все утро ходит сонный, даже после завтрака. И часто ложится вздремнуть на час-другой в нашей крепости, на берегу моря.
В то утро стояла прохладная и пасмурная погода, море было серое, цвета устриц. Мы с Питером наняли лодку и, пока гребли, совершенно выбились из сил, потом нас тихо понесло по течению прочь от берега. Питер закурил сигарету. Внезапно он проговорил:
— Интересно, сколько это будет продолжаться?..
— Столько, сколько ты позволишь.
— Да… У нас, кажется, все устоялось, не так ли? Я думаю, нет никакой особой причины, по которой мы с Отто должны измениться друг к другу.
Он помолчал и добавил:
— Если, конечно, я не перестану давать ему деньги.
— Что же тогда случится?
Питер лениво провел рукой по воде.
— Он бросит меня.
Лодка плыла еще несколько минут. Я спросил:
— Ты думаешь, ему до тебя нет никакого дела?
— В начале было, наверное… Но теперь… Теперь нас ничего не связывает, кроме денег.
— Ты все еще любишь его?
— Нет… Я не знаю. Может быть… я ненавижу его иногда — если это признак любви.
— Может быть.
Последовала долгая пауза. Питер вытер руки носовым платком. Его рот нервно кривился.
— И что же, — сказал он наконец, — ты мне посоветуешь?
— А что ты хочешь?
Губы Питера снова искривились.
— Наверное, я хочу расстаться с ним.
— Тогда лучше расстаться.
— Прямо сейчас?
— Чем быстрее, тем лучше. Вручи ему хороший подарок и отошли его назад в Берлин.
Питер покачал
— Не могу.
Последовала еще одна долгая пауза. Затем Питер сказал:
— Извини, Кристофер… Ты абсолютно прав, я знаю. Если бы я был на твоем месте, я бы сказал тоже самое… Но я не могу. Все будет идти по-прежнему, пока не случится что-то непредвиденное. Долго так продолжаться не может… Да, знаю, я очень слаб…
— Тебе не надо извиняться передо мной, — улыбнулся я, чтобы скрыть легкое раздражение. — Я же не психоаналитик.
Я взялся за весла и начал грести к берегу. Когда мы приблизились к пирсу, Питер сказал:
— Ты будешь смеяться, но когда я впервые встретил Отто, я подумал, что мы всю жизнь будем вместе.
— О Боже мой!
Картина совместной жизни Питера с Отто рисовалась мне комедийным вариантом преисподней. Я громко рассмеялся. Питер тоже рассмеялся, засунув сжатые руки между коленями. Лицо его из розового стало красным, а из красного пунцовым. Вены вздулись. Выходя из лодки, мы все еще хохотали.
В саду нас дожидался хозяин.
— Какая жалость! — воскликнул он. — Джентльмены опоздали!
Он указал рукой на луг в направлении озера. Мы видели, как над тополями стелился дымок, а от маленькой станции отошел поезд.
— Вашему другу пришлось срочно уехать в Берлин по неотложному делу. Я думал, вы успеете проводить его. Какая жалость!
На этот раз мы с Питером побежали наверх. В спальне Питера царил чудовищный беспорядок — все ящики и шкафы были выворочены. На столе лежала записка с каракулями Отто:
«Дорогой Питер. Пожалуйста, прости меня, я больше не мог оставаться здесь, поэтому еду домой.
Целую, Отто.
Не сердись».
(Я заметил, что Отто написал это на чистом листке, вырванном из книги по психологии, принадлежащей Питеру: «По ту сторону принципа удовольствия».)
— Ну и ну!..
У Питера начал кривиться рот. Я нервно поглядел на него, ожидая дикого взрыва чувств, но он казался относительно спокойным. Через минуту он подошел к шкафам и начал осматривать ящики.
— Не так уж много, — объявил он, окончив осмотр.
— Только пару галстуков, три рубашки, — к счастью, мои туфли ему не годятся! И еще, дай-ка я погляжу… около двухсот марок…
Питер начал довольно истерично смеяться.
— Вполне умеренно в общем-то!
— Ты думаешь, он внезапно решил уехать? — спросил я, просто чтобы что-то сказать.
— Может быть, и так. На него очень похоже… Теперь я понимаю; я сказал ему, что мы поедем кататься на лодке сегодня утром — и он спросил меня, надолго ли…