Прощай, Гари Купер!
Шрифт:
— Говорю вам, французские студенты — просто паралитики. Нулевые. На них нельзя рассчитывать. Если вы думаете, что во французских университетах что-то начнет шевелиться… Совершенно отмороженные. Никакой надежды.
— Да, развенчать пролетариат! Они делают из него какую-то мумию. Фимиам кадят. А что, если вернуть ему здоровый цвет лица и все его настоящие зубы? Когда Фажон [57] или Вальдек Роше [58] распространяются о народе, здесь уже пахнет не потом, а пасхальным ягненком. Какая гадость. Точно так же они говорят о наших дорогих павших. Вы слышали, как женщины из народа голосят о народе?
[57] Этьен Фажон (1906–1975) — политический директор ЦО французской компартии «Юманите» в 1954–1974 гг.
[58] Вальдек Роше (1905–1983) — деятель французского и международного коммунистического движения, в 1964–1972 гг. генеральный секретарь ФКП.
— Привет. Каждый раз, когда сюда прихожу, я как будто попадаю прямо в «Лето тысяча девятьсот четырнадцатого» Роже Мартен дю Гара, куда-то между тысяча девятьсот четырнадцатым и тысяча девятьсот шестьдесят третьим, не знаю.
— Ты видела газету? Кажется, все, что нужно молодежи, это война. Читай: как бы вас всех услать куда подальше.
— … фашист. — … можно быть декадентом, и это ничего не будет значить. Вспомните упадничество буржуазии Лабиша [59] и Фейдо [60] век назад. И что? И ничего, живем себе помаленьку, а как вы-то сами?
[59] Эжен Лабнш (1815–1888) — французский комедиограф. Пьесы «Соломенная шляпка», «Копилка» изображают пошлый мирок французского рантье.
[60] Жорж Фейдо (1862–1921) — французский писатель, автор многочисленных водевилей, мастер комедии положений.
Какое-то возбуждение витало в том углу, из которого вещал Поль, сдвинув очки на лоб. Рядом с ним, прижатый спиной к стене, некий доминиканец, Преподобный Отец Бур, проще П. О., делал то, что делает любой доминиканец в месте, покинутом Богом, а именно, строил из себя доминиканца. Он курил огромную трубку, скрестив руки на груди, крепкий как боров, и распространял вокруг себя такое здоровье, как телесное, так и духовное, что близстоящих начинало мутить.
— Абсолютно не верю, что они выберут Монтини, — говорил он. — Мир не готов получить тощего Папу. Здравствуйте, мадемуазель Донахью. Они подвинулись, освобождая для нее немножко места.
— Что такое, Поль? На тебе лица нет.
— Как? Ты не слышала? Сегодня утром передали по радио.
— Что? Вьетнам?
— Да нет же, раки. Они только что открыли, что у раков любовные игры длятся двадцать четыре часа в сутки. Без передышки. Это самое значительное научное открытие со времен Эйнштейна. Настоящая революция. Вот что обнадеживает.
— Ну и что же здесь такого обнадеживающего?
— Как? Мы же не оставим эту привилегию каким-то ракам! Двадцать четыре часа напролет, вот это будет цивилизация!
— Т… только одни обещания, — заметил Жан.
— Да и в Штатах это не пройдет, — сказал Чак. — Во всяком случае, не с президентом-католиком.
— Вы плохо знаете Кеннеди, — сказала Джесс.
— Нужно позаимствовать это у раков, — сказал Поль. — Политика инвестиций. Нужно продвигать молодых ученых. Комиссия по правам человека должна немедленно взяться за это дело.
— Если впутать сюда ООН, единственное, что вы получите,
— Coitus ininterruptus [61] двадцать четыре часа в сутки! Да Швейцария до утра не доживет.
[61] Непрерывное сношение (лат.).
— Такое прекрасное, такое замечательное свойство — и кому? Какому-то гадскому раку. Вот тебе и Бог. Отец мой, вам должно было быть стыдно.
— Я уверена, что среди раков нет атеистов, — вступилась Джесс. Доминиканец невозмутимо вытряхивал трубку в пепельницу.
— Что ж, дети мои, — сказал он, — счастлив отметить, что вы, молодежь, ищете чего-то большего, чем вы сами, если не считать раков. Что до меняете двадцати четырех часов достаточно, может быть, для них или для вас, но не для меня.
— Недостаточно, а? — осклабился близнец Дженнаро. — Естественно, ему нужна целая вечность. Эти святоши такие требовательные.
— Я хотел бы добавить несколько слов… Он потер пухлые руки с удовлетворенным видом гурмана.
— Хитрец, — улыбнулась Джесс. — Вы похожи на кота, который собирается проглотить парочку жирных мышей.
— Я хотел бы рассказать об инсектицидах — сказал доминиканец. — Новые дезинсекционные средства на редкость эффективны. Сколько развелось всякой нечисти, паразитов, дряни разной. Так вот, они прекрасно со всем этим справляются. Но есть одна проблема: эти мощные инсектициды своим действием убивают и окружающую живую среду. Вы, может быть, читали книгу Рэйчел Карсон «Немая весна»? Там она с пугающей откровенностью показывает, как, пытаясь очистить природу, мы в конце концов губим ее на корню, ее красоту, плодородие, ее многоголосие и изобилие. И в результате — немая весна, без стрекотания кузнечиков и пения птиц. Ваш идеологический ДДТ дает точно такой же эффект. С каждой постыдной ложью, с каждой мерзкой тварью, которую они уничтожали, они губили и часть природы, правды и красоты; они возомнили, что помогают прекрасной весне, но когда весна пришла, все заметили, что осталась только тишина. Вот и весь ваш цинизм: пожирающее пуританство. Езжайте-ка, поживите в Венгрии. Вас там научат молчать, тогда у вас появится волшебное чувство, что вам есть что сказать.
— А вы когда-нибудь были с женщиной, П. О.? — спросил близнец.
— Конечно. Задолго до того, как стать священником.
— Ну и как?
— Не будь идиотом, — одернул его Поль. — Сам видишь, он стал священником. Вот тебе и «как»! Отец Бур добродушно улыбался. У него было румяное лицо, нос картошкой, выбритый затылок с подковой волос на висках и очки в металлической оправе.
— Взгляни, какой он довольный, спокойный, благодушный. Вот что значит вера. Брр!
— Наверное, он притворяется, это же невозможно, — сказала Джесс.
— К… как? К… как это притворяется?
— Он же не говорит вам о Сент-Экзюпери или Камю.
— Он м… мухлюет. Это ужасный лицемер.
— Словом, — заключил доминиканец, — я жду пробуждения религиозности. Эта возможность свалилась прямо вам на нос, дети мои. Так вот, у нас в монастыре всегда найдется место для послушников, там, в Грале. Это в горах, можно даже кататься на лыжах. Некоторые наши братья, например, любят кататься. Вы еще придете к нам, маленькие мои щенята.
— Придем, — пообещал Поль. — И бомбу захватим.
— Там, в горах, у меня есть один юный друг, один из тех американских «писателей», которые рассчитывают когда-нибудь что-нибудь написать, некий Буг Моран. Он как-то задал мне очень любопытный вопрос. Загадку. Что-то вроде детской считалочки у американцев. Вот послушайте и простите мне мое произношение: «Who took the cookie from the cookie jar?» Кто, скажи, стянул из формочки пирог?
— Not I took the cookie from the cookie jar, — ответила Джесс.
— Then who took the cookie from the cookie jar? — подхватил близнец Дженнаро.