Прощай, Колумбус и пять рассказов

Рот Филип

— Эли, я понимаю, ты расстроен.

— Нет, ты не понимаешь.

Она вышла из кухни. И уже с лестницы крикнула:

— Понимаю, миленький.

Это западня! Он будет выходить из себя, предчувствуя, что она будет его «понимать». Она, видя, как он сердится, в свою очередь будет понимать его еще лучше. Ну а он в свою очередь будет сердиться еще пуще. Зазвонил телефон.

— Алло! — сказал Эли.

— Эли, Тед. Ну?

— Ну, ничего.

— Кто этот Зуреф? Он американец?

— Нет. Перемещенное лицо. Из Германии.

— А дети?

— Тоже перемещенные лица. Он

их учит.

— Чему? Какому предмету? — спросил Тед.

— Не знаю.

— Ну а тот в шляпе, ты видел того типа в шляпе?

— Да, он спал.

— Эли, он спит в шляпе?

— Он спит в шляпе.

— Изуверы паршивые, — сказал Тед. — Эли, двадцатый век на дворе. А тут — на тебе — этот тип в шляпе на нашу голову. Не успеем оглянуться, и эти субчики из ешивы разбредутся по городу.

— А там, глядишь, станут увиваться за нашими дочками.

— Мишель и Дебби и смотреть на них не станут.

— В таком случае, Тедди, — буркнул Эли, — тебе не о чем беспокоиться. — И повесил трубку.

Тут же зазвонил телефон.

— Эли? Нас разъединили. Нам не о чем беспокоиться? Значит, ты все уладил?

— Придется повидать его еще раз. Думаю, мне удастся как-то это уладить.

— Отлично. Я позвоню Арти и Гарри.

Эли повесил трубку.

— Я так поняла, что ты ничего не уладил. — А это уже Мириам.

— Так и есть.

— Тогда почему же ты сказал Теду, что все уладил?

— Так и есть.

— Эли, а не стоило бы тебе еще полечиться?

— Мириам, с меня довольно.

— С расстроенными нервами юрист работать не может. Это не ответ.

— Мириам, придумай что-нибудь поновее.

Она надулась и ушла вместе со своим тяжелым младенцем спать.

Зазвонил телефон.

— Эли, это Арти. Тед звонил. Ты все уладил? Все прошло гладко?

— Да.

— Когда они уедут?

— Арти, предоставь это дело мне. Я устал. Хочу спать.

* * *

В постели Эли поцеловал жену в живот, положил на него голову — ему нужно было подумать. Положил очень осторожно: у Мириам шла вторая неделя девятого месяца. И все равно, когда она спала, тут хорошо отдыхалось — голова поднималась и опускалась в такт ее дыханию, а он тем временем искал выход: «Если б только этот тип снял свою дурацкую шляпу. Я знаю: шляпа — вот, что их бесит. Сними он ее, и все наладится».

— Что-что? — спросила Мириам.

— Я разговариваю с ребенком.

Мириам села на постели.

— Эли, детка, ну, пожалуйста, улучи минутку, загляни к доктору Экману — просто поговорить.

— Я чувствую себя хорошо.

— Ох, миленький! — Она уронила голову на подушку.

— Ты знаешь, какой вклад внесла твоя мать в наш брак: шезлонг и преклонение, как заповедано Новой, черт бы ее подрал, школой [87] , перед трудами Зигмунда Фрейда.

87

Полное название — Новая школа социальных исследований (основана в 1919 г.). Высший образовательный центр. В ней преподаются гуманитарные и общественные науки.

Мириам

сделала вид, что спит, но по тому, как она дышит, Эли понял, что у нее сна ни в одном глазу.

— Я говорю ребенку правду, Мириам, ведь так? Шезлонг, недополученные три месяца подписки на «Нью-Йоркер» [88] и «Введение в психоанализ» [89] . Я верно говорю, разве нет?

— Эли, ну к чему такая враждебность?

— Тебя только и заботит, что у тебя внутри. Целый день торчишь перед зеркалом, смотришь, как растет твой живот.

88

Литературно-публицистический еженедельный журнал (основан в 1925 г.). Рассчитан на образованных читателей.

89

Полное название — «Лекции по введению в психоанализ», труд 3. Фрейда.

— У беременных устанавливаются особые отношения с плодом, отцам этого не понять.

— Тоже мне отношения. Что поделывает моя печень? А тонкая кишка? А не пошаливает ли мой островок Лангерганса? [90]

— Эли, зря ты ревнуешь к крохотуле-зародышу.

— Я ревную к островку Лангерганса!

— Эли, я не могу с тобой спорить: я ведь знаю — ты недоволен не мной. Милый, неужели ты не понимаешь: ты недоволен собой.

— Тобой и Экманом.

90

Эндокринная часть поджелудочной железы.

— Эли, а вдруг бы он и помог.

— Вдруг бы он помог тебе. Между вами, можно сказать, роман.

— Эли, это в тебе опять говорит неприязнь.

— Тебе-то что — это же неприязнь не к кому другому, а к себе.

— Эли, у нас родится чудесный ребенок, я легко разрешусь, ты будешь замечательным отцом, я просто не понимаю, что тебя точит — для этого нет никаких причин. Если нас что и должно заботить, так только, какое имя ему выбрать.

Эли встал с постели, сунул ноги в шлепанцы.

— Назовем его Экман, если родится мальчик, и Экман, если родится девочка.

— Экман Пек звучит некрасиво.

— Придется ему с этим смириться, — сказал Эли и спустился к себе в кабинет, где на портфеле в льющемся в окно лунном свете поблескивал замок.

Он вынул записки Зурефа, снова их перечел. У него расходились нервы, стоило подумать о том, какими псевдонаучными доводами жена станет обосновывать, почему он читает и перечитывает эти записки. «Эли, ну почему ты так сосредоточилсяна этом Зурефе? Эли, ну не втягивайсяты так. Почему, как ты думаешь, ты так втянулся?» Ни от одной жены — раньше ли позже — не укроется, в чем твоя слабина. И угораздило же его — экая незадача! — родиться неврастеником. Что бы ему родиться колченогим.