Прощай, Лоэнгрин!
Шрифт:
Следы вели к дороге, где благополучно и обрывались. Наверняка, там Финис пересел на машину и скрылся в неизвестном направлении.
Лучшие эксперты Интерпола и ФБР сантиметр за сантиметром обследовали почти милю в радиусе от замка Нойншванштайн. Опросили почти всех жителей деревни Швангау и не продвинулись ни на дюйм в расследовании. Были составлены подробные досье более чем на полсотни человек, которые были под подозрением, но тщетно. Слежка продолжалась до сих пор, в надежде, найти хоть какую-то зацепку, но Бисуонк прекрасно знал, что это будет «висяк».
Под
Фил постарался успокоиться, не смотря на то, что его била мелкая дрожь. Он убрал в ящик стола медицинское заключение, где черным по белому было расписано, что у Виго Оттернея был выявлен вирус имуннодефецита человека.
Три месяца назад
Рождество не удалось, мягко говоря.
Я очнулась в скромной больничной палате, ровно на вторые сутки. Об этом мне с милой улыбкой поведала медсестра.
Ну, как очнулась?
Приоткрыла глаза, поняла, что жива, обрадовалась этому, насколько это было возможно, мимолетно испытала желание хоть что-нибудь вспомнить, но, когда задела мыслями краешек воспоминаний и перед глазами возникло лицо Рэгворда, я послала все в тартарары и снова отключилась.
Слишком много эмоций нахлынуло.
Сквозь тяжелый сон, я чувствовала, как меня периодически обтирают губкой, шевелят больную ногу, накладывая новую повязку и обрабатывают место удара на голове. Мне не было больно.
Боже, храни морфин!
На смену шевелениям приходили звуки. В основном, пространные разговоры о моем состоянии и голоса, которые мне были знакомы. Они переплетались в разных вариантах: два женских, два женских и один мужской и самый частый — один женский.
Это была Хильда. Даже в отключке, я чувствовала, что она улыбается. Эта была ее суперспособность. Заразительно живой голос, казалось, бубнил тихим радио. Если бы во сне можно было подкатить глаза, я непременно сделал это. Но на горизонте маячила более тревожная проблема.
Где-то через сутки, я почувствовала голод. Даже до того, как окончательно прийти в себя и попытаться воссоздать полную картину своего состояния, мой организм предательски требовал калорий в самом распространенном смысле.
Поэтому, когда мой лечащий врач скромно появился в палате, по его ошарашенному виду, я поняла, что моего аппетита не ждали, как минимум еще неделю и вид, добиваемой пачки печенья, которую я обнаружила у себя на тумбочке, наверняка, любовно оставленной Хильдой или Бронелем, подвел под моим критическим состоянием жирную черту.
Несмотря на оптимистичный прогноз и захлебывающуюся похвалу доктора, мое настроение было не то, чтобы скверным. В таком расположении
Меньше всего хотелось отвечать на вопросы, но едва поняв, что я в состоянии принимать посетителей, доктор допустил ко мне полицейских. Меня допрашивали с полчаса и в качестве вишенки на торте прочитали лекцию о правилах безопасности пеших прогулок на проезжей части.
На само слово «допрос» у меня был стойкий рвотный рефлекс, учитывая прошлое, но дров в огонь подбросила подоспевшая рано утром Элеонор. За моей начальницей появилась раскрасневшаяся от мороза Хильда.
Полицейские уже закончили и собирали бумаги в папку, как вдруг из широкой термосумки появилось блюдом со штампоттом. Судя по запаху — с зеленым горошком. И мнимая тошнота перешла в реальную. С кислой миной я быстро наклонилась за пластиковой емкостью, рядом с кроватью и меня согнуло пополам в рвотном спазме.
Ничего хорошего из меня вышло — завтрак давно переварился.
Хильда догадалась и выхватила блюдо с угощением у изумленной матери.
— Положу в холодильник….чтобы не испортилось. Потом перекусишь!
Святая женщина!
Я перевела лицо в режим умиления и благодарно кивнула. Не хотелось обижать фрау Гроссмахт, ведь это было первое проявление дружелюбия с ее стороны с момента моего появления в Швангау.
От Элеонор я услышала только выдавленное пожелание в скором времени поправиться, чтобы вернуться к своим обязанностям, после чего она убралась восвояси.
— Все, выдыхай, — Хильда подскочила на месте и бросилась к холодильнику. Она вытащила миску со штампоттом и отнесла ее содержимое в туалет.
Звук смываемой воды в унитазе показался самой дивной мелодией.
На мой удивленный взгляд она рассмеялась.
— Как я тебя понимаю. Представь, я ела это почти четырнадцать лет. Ну, что? Выглядишь неплохо. Как самочувствие?
— Врачи говорят, что продержат меня тут минимум две недели, — я пожала плечами.
— Я не про врачей спрашиваю. Как ты себя чувствуешь?
— Если не считать ноги и головы, то очень даже неплохо, — мне пришлось откашляться, как ни как, я плашмя пролежала два дня и во рту постоянно сохло, а легкие нагружал кашель. К тому же, я не любила запах дезинфицирующих средств, которые в изобилии присутствовали в медицинских учереждениях.
— Ну и отлично!
Хильла внезапно смолкла, не сводя с меня восхищенно выпученных глаз. Пауза повисла не то чтобы неловкая, но зная ее, можно было с точностью сказать, что в этой странной голове шла дилемма, с чего бы начать затяжную беседу. Этот напор сдерживался только плотиной общепринятых канонов воспитанности.