Прощай, любимый Дрезден-Сити!
Шрифт:
Наконец я дошёл до площади Ленина. Всё там было, как и всегда - трамваи, машины и даже трактора ехали прямо, направо и налево, бронзовый Ильич указывал путь к коммунизму в сторону вокзала, светлели сталинские дома и зеленели деревья за Ильичом.
Вот только Дом со Шпилем, с которым я рядом стоял очень сильно изменился. И без того овеянный инфернальной аурой он сам почернел ещё больше, став похожим на петербургское Адмиралтейство из преисподней. Как тут было по этому случаю не вспомнить одну мрачную легенду о Доме со Шпилем, которую аборигена Дрезден-Сити рассказывали из поколения в поколение детям,
Легенда о призраках Дома со Шпилем .
Когда-то давно на месте площади Ленина стояла большое сельское кладбище. Много войн, катаклизмов и голодоморов пережило оно, не одна душа была схоронена на этом кладбище.
И так было до времени последней войны, вернее, её окончания. Село стало городком, городок - городом и кладбище снесли, предварительно выкопав все могилы. На месте кладбища возник Дом со Шпилем, и прогневались на этот дом духи кладбища.
И так случилось, что на самом верхнем этаже этого дома поселилась одна очень интеллигентная семья. Никто не запомнил их фамилию, запомнили лишь то, что главу семейства звали Алексей и был он художником, что его жена по вечерам любила петь печальные оперные арии прекрасным сопрано и росли у них в тот момент прекрасные дети.
Но злой рок неумолимо и коварно преследовал Алексея. Ни одной своей картины он не мог нигде выставить - не нравились они чем-то музейщикам. Пробовал Алексей их продавать на улице - никто их не купил, и в довершение всего милиция согнала его с места. Деньги таяли на глазах, скандалы в доме по этому поводу разгорались всё громче и громче, надежда заработать своим творчеством канула в пучины мрака и безнадёжности, а вдохновение покинуло его окончательно, уступив место отчаянью и злобе на мир, который Алексея не принимал.
В тот роковой день 1956 года, Алексей опять поскандалил со своей женой.
– Сколько это может продолжаться, Лёша?
– кричала она - твои дети голодные сидят давно, я забыла, когда в последний раз носила хорошее платье, а ты не можешь толком заработать даже себе на хлеб.
– Дорогая, ну подожди ещё немного, всё наладится!
– умоляющим голосом отвечал ей Алексей.
– Наладится?
– ещё сильнее впала в отчаянную истерику жена - Сколько раз я слышу это `наладится', а всё становится только хуже, хуже и хуже. Значит так - или ты бросаешь свою мазню, и устраиваешься работать или же я забираю детей и ухожу от тебя! НАВСЕГДА!
При слове `мазня' Алексей побагровел от злости и схватился за лежавший на столе нож.
– Мазня, говоришь?
– закричал он - Я так и знал. Ты такая же, как и все, ты, никогда меня не понимала и не хотела понять! УМРИ, ТВАРЬ!
И с этими словами он вонзил в жену нож. Та, взглянув на мужа диким взглядом, задрожала в предсмертных конвульсиях и испустила дух. Отбросив труп от себя, Алексей ворвался в детскую комнату и зарезал их под их собственные вопли.
После той жуткой расправы Алексей, терзаемый угрызениями совести, смастерил на люстре петлю из ремня, и через минуту его тело само болталось там в этой петле в предсмертных
С той поры обитатели Дрезден-Сити часто стали видеть мерцающие огоньки в пустой квартире Дома со Шпилем, слышать грохот ставней, женское пение, звук колокольчиков, которые когда-то вешали над колыбельками и детский плач.
`Семья художника всё никак успокоения не найдёт!' - говорили суеверные.
И мало, кто решался даже заглядывать туда - не то, что селиться в той проклятой квартире. А те, кто решался, как правило, сходили с ума от ужаса, навеки отпечатывавшегося на лице, а порой и преждевременно седели и старели. Некоторые и вовсе погибали при крайне загадочных обстоятельствах.
Так с тех пор Дом со Шпилем приобрёл в Дрезден-Сити славу мистического и одновременно дурного места, которое лучше всего было обходить стороной.
А картины художника в ту кровавую ночь самовоспламенились и сгорели дотла, и никто никогда не увидел, что же за картины писал Алексей, которые стали причиной его падения и смерти его семьи.
* * *
`Да ну тебя, Саша - сказал я сам себе - что ты во всякие басни веришь, как дитя малое? Тут уже давно просто бомжи обитают, потому в той квартире всё так запущено'.
И пошёл я дальше по проспекту Ленина аж до самого ДМК. Попалась мне по пути ещё пара аптек, но не нашёл я того, что искал и в них.
Разочарованный своим `уловом', я развернулся и, в конце концов, пошёл обратно на свою вписку. На пересечении Ленина и Аношкина я снова увидел всё ту же рекламу Хомы Чайковского на щите.
– Всё лыбишься, паскуда!
– процедил я сквозь зубы и продолжил себе путь домой.
Едем в Днепр
– Сань, ты хочешь со мной в Днепр, сгхонять?
– спросил меня Вадик.
В тот вечер, когда было сделано предложение ничего из ряда вон выходящего не происходило. Мы ужинали, стареющая Абрикоска медленно и обречённо опустошала свою миску. И только белая кошка, которую я лично прозвал Альфа - Самкой за стремление доминировать над всем животным миром тёти Даши в доме (что выражалось в изгнании всех остальных кошек) пыталась подлизываться то ко мне, то к Вадику в надежде заполучить хоть какой-то деликатес с хозяйского стола. Но после брошенного им `брысь' Альфа-Самка немедленно и с нескрываемым разочарованием удалилась.
– Ну шо, Сань? Поедем в Днепр?
– Конечно! Почему бы и нет!
– ответил я без лишних раздумий.
– Я забыл - сказал Вадик - ты в Днепропетровске вообще был?
– А как же? В детстве мои предки ездили туда на базар закупаться, и часто брали меня с собой.
То было правдой. Меня одно время часто брали в областной центр. До сих пор в моей памяти всплывают картины с участием старенького голубого Форда Эскорта, на котором мы ездили туда и обратно, бесконечных Ace of Bace, E-Type, Ветлицкую и Кая Метова в магнитоле, сопровождавших наши трипы, недолгий путь по шоссе, прорезавшему жёлтые поля, степи и лесополосы и конечно же Днепропетровск казавшийся мне увеличенной и от того ещё более уютной версией Дрезден-Сити. Вот только походы по базарам приедались довольно быстро.