Прощай, оружие! Иметь и не иметь
Шрифт:
– Я очень устала, милый.
– Поцелуй меня.
– Тебе так хочется?
– Да.
Мы стали целоваться, но она вдруг вырвалась.
– Нет. Спокойной ночи, милый.
Мы прошли до дверей, и я проследил за тем, как она ушла по коридору. Мне нравилось смотреть за ее движениями. Она ушла, и я отправился домой. Вечер был душный. В горах разворачивались серьезные дела. На Сан-Габриеле темноту прорезали яркие вспышки.
Перед виллой «Росса» я остановился. За закрытыми ставнями еще кипела жизнь. Кто-то распевал. Я пошел дальше. Ринальди вошел в комнату, когда я раздевался ко сну.
– Ага! – сказал он. – Дела не ахти. Малыш озадачен.
– Ты где был?
– На вилле «Росса». Это было очень поучительно. Все пели. А ты где был?
– Проведывал англичанок.
– Слава Богу, что я не спутался с англичанками.
На следующий день я возвращался с первого поста в горах и велел остановить машину перед smistimento [5] , где рассортировывали раненых и больных согласно направлению в соответствующий госпиталь. Я сидел в машине, пока водитель относил бумаги. День был жаркий, небо пронзительно голубое, дорога белая и пыльная. Я сидел на высоком сиденье «фиата» и ни о чем не думал. Просто глядел на проходивший мимо полк. Все обливались п'oтом. Некоторые солдаты были в стальных касках, но у большинства они висели поверх скаток. Солдатские каски такие большие, что у многих не видно ушей. Офицеры же в касках подходящего размера. Это была часть бригады Базиликата. Я их узнал по петлицам в красно-белую полоску. За колонной с большим опозданием тянулись отставшие солдаты, не поспевавшие за своими взводами. Мокрые от пота, запыленные, изнемогшие. На некоторых было жалко смотреть. Наконец показался последний солдат, хромоножка. Он остановился и уселся на обочине. Я вышел из машины и направился к нему.
5
Эвакопункт (итал.).
– Что случилось?
Он поглядел на меня и поднялся на ноги.
– Я пошел.
– А в чем проблема?
– В войне, чтоб ее…
– Что у вас с ногой?
– С ногой ничего. У меня грыжа.
– Почему вы не воспользовались транспортом? – спросил я. – Почему не обратились в госпиталь?
– Меня не примут. Лейтенант считает, что я нарочно снял бандаж.
– Дайте я пощупаю.
– Она совсем вылезла.
– С какой стороны?
– Вот тут.
Я ее нащупал и попросил его:
– Покашляйте.
– Как бы она от этого не стала еще больше. Она и так с утра увеличилась в два раза.
– Садитесь в машину, – велел я. – Как только получу документы на раненых, провожу вас в санитарную часть.
– Он скажет, что я нарочно.
– Вам ничего не сделают, – сказал я. – Это ведь не рана. Давно она у вас?
– Но я потерял бандаж.
– Вас направят в госпиталь.
– А я могу остаться с вами, лейтенант?
– Не можете. У меня же нет на вас никаких бумаг.
Тут вышел водитель с документами на наших раненых.
– Четверых в сто пятый. Двоих в сто тридцать второй, – сказал он. Оба госпиталя находились по ту сторону реки.
– Садитесь за руль, – сказал я и помог солдату с грыжей взобраться на сиденье.
– Вы говорите по-английски? – спросил он.
– Да.
– Как вам эта чертова война?
– Хреновая штука.
– Вот-вот. Хреновая штука, черт бы ее побрал.
– Вы бывали в Штатах?
– А то. В Питсбурге. Я сразу понял, что вы американец.
– Разве мой итальянский недостаточно хорош?
– Я сразу просек, что вы американец.
– Еще один американец, – сказал водитель по-итальянски, бросив взгляд на солдата с грыжей.
– Послушайте, лейтенант. Вы непременно должны отвезти меня в часть?
– Да.
– Наш старший врач знает о моей грыже. Я выбросил дурацкий бандаж, чтобы стало совсем плохо, и тогда меня не пошлют на передовую.
– Ясно.
– Может, отвезете меня в другое место?
– Если бы мы были на передовой, я бы мог отвезти вас в ближайший медпункт. Но здесь вам нужно направление.
– Если я вернусь в часть, меня прооперируют и пошлют на передовую с концами.
Я задумался над его словами.
– Вы бы не хотели оказаться на передовой с концами? – спросил он.
– Нет.
– Черт, эта мерзкая война.
– Послушайте, – сказал я. – Вы могли бы неудачно упасть на обочине и набить шишку на голове, а я бы на обратном пути вас подобрал и отвез в госпиталь. Альдо, съезжайте.
Мы съехали на обочину. Я помог солдату выбраться из машины.
– Я буду здесь, лейтенант, – сказал он.
– До встречи, – ответил я.
Мы продолжили наш путь, обогнали полк, уже протопавший около мили, затем пересекли стремительно убегающую из-под свай моста реку, мутную от талого снега, и покатили по равнине, чтобы доставить раненых в разные госпитали. Обратно, уже порожняком, я
– Вон какая шишка, лейтенант! – закричал он. – И ничего не сделаешь. Они вернулись за мной.
Когда я приехал на виллу, было пять часов пополудни, и я отправился на моечную для машин, чтобы принять душ. Затем писал отчет в своей комнате, сидя у открытого окна в брюках и нательном белье. Через два дня начнется наступление, и я со своими машинами отправлюсь к Плаве. Я давно не писал в Штаты и понимал, что уже пора, но дело было так запущено, что непонятно, о чем писать. Решительно не о чем. Я послал парочку военных открыток из Zona di Guerra [6] , последовательно вычеркнув все, кроме слов, что я в порядке. То, что требуется. В Америке они будут выглядеть отлично: странно и загадочно. Такой же странной и загадочной была наша зона боевых действий, хотя, думается, они велись неплохо и жестко в сравнении с другими войнами против австрийцев. Австрийская армия была создана, чтобы проигрывать Наполеону любого калибра. Можно было только мечтать о своем Наполеоне, но вместо него мы имели генерала Кадорну, толстого и преуспевающего, и Витторио Эммануэле, маленького человечка с длинной тонкой шеей и козлиной бородкой. На правом фланге орудовал герцог Аоста. Для выдающегося генерала он был, пожалуй, слишком хорош собой, но в нем чувствовалось мужское начало. Многие итальянцы были бы не прочь, если бы он стал королем. У него для этого были все данные. Он, будучи дядей короля, командовал 3-й армией. Я попал во 2-ю. В 3-й армии было несколько английских батарей. В Милане я познакомился с двумя артиллеристами оттуда, хорошими ребятами. Мы провели вместе отличный вечер. Физически крепкие, при этом робкие и застенчивые, а еще необыкновенно отзывчивые. Жаль, что я не попал к англичанам. Все было бы гораздо проще. Зато я мог бы запросто погибнуть. Не то что в санитарной службе. Впрочем, и в санитарной. Англичан, водителей «санитарок», периодически убивали. Но я знал, что меня не убьют. Во всяком случае, на этой войне. Дело было не во мне. Война казалась мне не более опасной, чем в кино. Но я молил Бога, чтобы она закончилась. Может, этим летом. Может, австрийцы сломаются. Они ломались во всех войнах. А эта что, какая-то не такая? Все говорили, что французы слились. Я слышал от Ринальди, что французские войска устроили бучу и пошли на Париж. Я спросил, а дальше что, и получил ответ: «Что-что, их остановили». Я мечтал побывать в мирной Австрии. В Шварцвальде. В горах Гарц.
6
Зона боевых действий (итал.).
А кстати, где они находятся? Бои шли в Карпатах, но туда я не рвался. Хотя, может, там и неплохо. Я мог бы отправиться в Испанию, если бы не война. С заходом солнца становилось прохладнее. После ужина я наведаюсь к Кэтрин Баркли. Жаль, что она сейчас не здесь. Поехать бы с ней в Милан. Поужинать в «Кове», потом теплым вечером прогуляться по виа Манцони, свернуть на набережную канала и дойти до отеля. Возможно, она бы не отказалась. Возможно, я сойду за ее убитого мальчика, мы войдем через парадный вход, и швейцар в знак приветствия снимет фуражку, я остановлюсь у стойки портье и попрошу ключи, а она будет ждать у лифта, потом мы в него войдем, и он медленно поползет вверх, клацая на каждом этаже, пока не доберется до нашего, и тогда мальчик-лифтер откроет железную дверь и будет стоять снаружи, пока не выйдет она, а затем я, и мы пойдем по коридору, и я вставлю ключ в замок и открою дверь, и мы войдем, я сниму телефонную трубку и попрошу прислать в номер бутылку «Капри бьянка» в серебряном ведерке со льдом, и мы услышим, как в коридоре позвякивает лед, а потом посыльный постучит в номер, и я попрошу его оставить ведерко за дверью. А все потому, что из-за жары мы в чем мать родила, окно нараспашку, над крышами домов носятся ласточки, а если в ночи подойти к окну, то можно разглядеть крошечных летучих мышей, охотящихся над деревьями и домами, и мы пьем капри, и дверь на запоре, а в комнате так тепло, что достаточно одной простыни, и всю теплую миланскую ночь напролет мы занимаемся любовью. Вот как должно быть. А сейчас я быстро поем и пойду к Кэтрин Баркли.