Прощай, зеленая Пряжка
Шрифт:
Олимпиада Прокофьевна сказала Виталию уже в коридоре после заседания:
— Я уж не хотела при всех, но вы тогда пришли ко мне по поводу Бородулиной слишком поспешно. Вы помните? Когда больная еще была совсем не обследована. Я как прочитала потом медсведения, у меня волосы дыбом! Могли ведь и меня втянуть, я бы вам поверила, проконсультировала, отменила бы надзор, а она? Ой, Виталий Сергеевич, не застали вы меня молодой и строгой! Меня ведь когда-то врачи прозвали Прекрасной
Виталий преувеличенно покаянно потупился.
— Да, так что все обошлось благополучно.
После заседания пошли в обход.
У двери на этот раз вместе с Ириной Федоровной дежурила Костина.
— Здравствуйте, Виталий Сергеевич! А мне вчера последний раз инсулин сделали!
— Знаю-знаю. Поздравляю.
— А теперь вы меня скоро выпишете?
— Конечно, Корделия Никифоровна, Ну а вы-то как теперь, сердитесь на нас за то, что вас лечили?
— Нет. Была я действительно больна, — неохотно сказала Костина.
— А в чем это проявлялось, как вы сами считаете?
— Нервная была, спала плохо, родителям грубила.
— И все?
— Ну еще, будто отцу смерти желала.
— Просто желали? А что насчет формулы смерти, которую вы выводили?
— Нет, не выводила я, это вы неправильно поняли. Я говорила, что математическими формулами можно все описать. Весь язык можно передать формулами, любую фразу. Вводят же в машину в двоичной системе. Математика тем и опасна: я напишу что-нибудь формулами, а кто не знает математики, тот и не поймет. А может быть, я что-то опасное написала, как вот про смерть отца. Вот я это говорила, просто меня не совсем поняли.
Вот так. Ну что ж, обычное дело — попытка реально объяснить прошлый бред. Да, ремиссия получилась невысокого качества, нужно ждать скорого рецидива. Да уже и резонерствует, так что прогноз неважный.
— Ну ладно, ладно, скоро вас выпишем, а математикой, если не хотите, можете больше не заниматься.
— Иди в медицинский, как я, — сказала Ирина Федоровна. — Меня Привес провалил на физколлоидной, а я все равно все формулы знаю.
Подошла маленькая Неуемова, посмотрела, как всегда, испуганными глазами:
— Виталий Сергеевич, пощупайте, какой у меня сегодня пульс частый! Это опять приступ порока сердца.
Виталий не стал бы, конечно, читать ей медицинских лекций, но услышала стоявшая недалеко Капитолина и не выдержала:
— Ну что ты говоришь! Не может быть приступа порока! Порок — это анатомический дефект! Все равно что человек без руки сказал бы, что у него приступ однорукости. И после этого говоришь, что у тебя не бред!
— У меня на самом деле порок сердца, — тихо сказала Неуемова.
Виталий
— Здравствуйте, Тамара. Опять вам Маргарита Львовна дала?
— Опять. Я ее очень люблю, Виталий Сергеевич. А вы любите?
— Люблю, Тамара, люблю. А как дядя Костя в голове?
— Ушел дядя Костя.
— Обманываете опять, наверное. Вы же мужчин всегда обманываете.
— Мужчин всегда обманываю, но дядя Костя правда ушел.
— Так обманываете или правда?
— Обманываю, но правда, что ушел.
Виталий махнул рукой и отошел.
В надзорке дежурила Маргарита Львовна.
— Все в порядке, Виталий Сергеевич. Меньшикова спокойна. Вон, мечтает.
Меньшикова и в самом деле сидела у окна в самой мечтательной позе.
— Здравствуйте, Галина Дмитриевна.
— Здравствуйте. Везут в дом гостей, а хозяйку в надзорке заперли.
— Галина Дмитриевна, а может, вам здесь и спокойнее? Здесь вы не боитесь, что кто-нибудь зарежет.
— Не боюсь. А знаете, когда страшно, тоже хорошо. Так страшно, что в животе холодно. Я бы хотела на обрыве постоять или на башне. К краю подойти, вниз наклониться — и чтобы страшно, и чтобы холодно. Я бы, может, и прыгать бы не стала, не знаю. А чтобы страшно. А может, и прыгнула бы когда-нибудь. Не знаю.
Виталий тоже не знал — не знал, что с нею делать. Взглянула из своих владений Мария Андреевна.
— Что-то больных ко мне не посылаете, Виталий Сергеевич.
— Правда, Мария Андреевна, что-то разленился я. Ничего, наверстаю.
— Смотрите, а потом захотите, а у меня мест не будет.
— Если бы все по плану! А то ведь больные когда поступают, не интересуются, есть у вас в инсулиновой места или нет.
— Надо их воспитывать.
— Хорошо бы. Да не умею пока.
Вера сидела в четвертой все с тем же Фалладой в руках. Виталий уселся рядом, улыбнулся.
— Здравствуй.
— Здравствуйте, Виталий Сергеевич.
— Все хорошо?
— Да. А помните, вы мне говорили про отпуск?
— Помню. Но теперь нет смысла. Чего ж тебе в воскресенье в отпуск, если мы тебя в понедельник просто выпишем.
— Уже в понедельник?
— Да. А чего тянуть? Ты рада?
— Конечно.
Но в голосе ее послышалось сомнение. Она словно чего-то ждала. Но Виталий не мог сейчас с нею разговаривать всерьез. Он ясно почувствовал, что ему самому нужно сначала многое обдумать.
— Вот и хорошо, что рада. Ну, я еще буду напутствовать, а пока уж поскучай два дня. В субботу и воскресенье не выписываем, такая уж бюрократия.