Прощайте, колибри, хочу к воробьям!

Вильмонт Екатерина Николаевна

– Ну, в общих чертах…

– Женька, ты что, совсем меня не помнишь? Я вырос в Москве, мой педагог был из старой московской интеллигенции, мой отец учился в МИФИ и работал с Келдышем, а мама была врачом-акушером. О чем ты, Женька? И кстати, мама моя была наполовину русской. Так что с этой стороны тебе ничего не грозит!

– А с какой грозит?

– Ну, я бываю иногда невыдержанным, могу вспылить, могу накричать, правда, потом всегда прошу прощения.

– Ну что ж, Фарик, можно попробовать.

– Отлично, Женька!

– Да,

Фарик, еще вопрос. Мне придется охранять тебя от… твоих поклонниц? Не сомневаюсь, их толпы…

– С чего ты взяла?

– Ну я же не слепая!

– Что ты хочешь сказать? Что девицы кидаются на меня, как на тенора или, на худой конец, баритона? – рассмеялся он. – Нет, Женечка, этой проблемы у меня пока нет и, я надеюсь, и не будет. И сразу скажу: у меня есть любимая женщина, она русская, но живет в Англии, она замужем, у нее ребенок. Это грустная история, как-нибудь я расскажу тебе о ней. Поэтому охранять меня не нужно. А вот защищать мои интересы необходимо. И если ты согласна, то прямо завтра Аллочка передаст тебе все мои договоры. Я хочу, чтобы ты просмотрела их с точки зрения юриста. Возьмешься?

– Возьмусь, Фарик! Сказать по правде, я даже мечтать не смела о такой работе. Это как раз то, что я умею. И работать с тобой… это отличная возможность. У меня о тебе самые лучшие воспоминания, и, я вижу, ты не испортился за эти годы. Ну или, по крайней мере, мне так кажется.

– В таком случае, договоримся так – я послезавтра улетаю во Францию, оттуда в Израиль, потом возвращаюсь, и мы летим в Амстердам, я там ввязался в один довольно авантюрный проект, сам еще не знаю, что из этого выйдет и выйдет ли вообще. Короче, у меня есть друг, он помешан на идее продвижения русской оперы, начать решили с «Иоланты». Ты бывала в Амстердаме?

– Два дня.

– О, это считай не была! Тебе понравится, чудесный город. Иными словами, через десять дней будь готова. У меня там большая квартира, но ты будешь жить в отеле неподалеку во избежание ненужных толков.

– Правильно!

– Ну вот видишь, мы понимаем друг друга.

– Похоже на то.

– А ты стала осторожная, Женька.

– Жизнь научила.

– Я наслышан.

– Не будем об этом.

– Не будем. А вот и чудо-плов! Женя, плов надо есть руками!

– Извини, Фарик, не могу!

– Но тебя не смутит, если я буду придерживаться этой традиции?

– Нисколько!

Ах, как красиво и изящно он это делал! Казалось бы, слово «изящество» неприменимо в этой ситуации, но это было именно так – необыкновенно изящно. Но я все же пользовалась вилкой. Плов и вправду был выше всяких похвал.

– Сроду не ела вкуснее.

– И ты права! Дядя Рахим готовит лучший плов в мире! Но вернемся к нашим баранам.

– Так тут мы тоже имеем дело с барашком, насколько я понимаю.

Он расхохотался:

– Женька, какое счастье!

– Ты о чем?

– Аллочка была замечательной помощницей, аккуратной,

исполнительной, инициативной, но… два недостатка у нее все-таки были, а у тебя их точно нет.

– Это каких же?

– У нее было неважно с чувством юмора, и она ни хрена не смыслила в музыке.

– Но у меня могут обнаружиться куда более существенные недостатки.

Он пристально посмотрел мне в глаза.

– Не думаю. И потом я же мирился с недостатками Аллочки.

– Фарик, а мне можно будет иногда присутствовать на репетициях «Иоланты»?

– Да. Но не вмешиваться.

– Боже упаси!

– Однако, если у тебя вдруг возникнет какое-то замечание, потом обязательно мне скажи.

– Ты уверен, что это стоит делать?

– Не знаю, – засмеялся он. – Но попробовать можно. Ох, Женька, как я рад, что мы будем работать вместе.

– Фарик, а я вот что хочу спросить… А если, паче чаяния, тебе предложат сыграть концерт с… Истоминым…

– Я вряд ли откажусь, он потрясающий музыкант.

– Вот! Но я не договорила… А можно мне будет не присутствовать тогда?

– Безусловно. Даже не обсуждается. Я все понимаю, Женька, – сказал он и ласково потрепал меня по руке.

– В таком случае, Фарик, я согласна.

– Женька, мы же были друзьями, а это так приятно – обрести старого друга. Вообще-то они имеют тенденцию с годами теряться.

– Зависть?

– И она тоже, но не только… Жизнь разводит. В этой жизни много грустного, Женька, но и радости бывают огромные.

– Это правда, Фарик!

Константин маялся. Его так и подмывало в тот же вечер позвонить Жене, но кто ее знает, вдруг обед с тем мужиком закончится в постели? И при чем тут я? Позвоню завтра. Завтра вечером. И он позвонил. Но она не ответила. А мобильный был отключен. Звонить после одиннадцати почти незнакомой женщине попросту неприлично. Ладно. Звякну днем.

И если она свободна, приглашу на вечер куда-нибудь… А может, ну ее, позвоню лучше Алёне. Вполне милая девушка и куда моложе… Но при воспоминании о том, как тот мужик сжимал руки Жени, ему делалось тошно. С ума я, что ли, спятил? Зачем мне понадобилась баба, уже траченная жизнью? Ей наверняка хорошо за тридцать… Но это может быть интересно… Или все дело в отце, в том, что он так восхитился ею? Но какое мне дело до вкусов отца? А, ладно, ну их всех к черту. Да, к черту, к черту!

Днем на работе было не до лирики. Навалились неприятности, один заказ им вернули с кучей замечаний. Пришлось разбираться, и выяснилось, что молодой талантливый сотрудник Митя Фокин безбожно накосячил.

– Мить, в чем дело? Ты хоть понимаешь, во что фирме обойдется твой косяк, если ты его не исправишь в течение двух дней? – весьма сурово спросил он у парня.

– Константин Петрович, ей-богу, все исправлю! Там не так уж все страшно, я допустил только одну ошибку…

– Но кардинальную!