Прощайте, колибри, хочу к воробьям!
Шрифт:
Но тут Костя заметил, что Алёны нет рядом. Он вскочил, натянул трусы и выбежал в гостиную. Алёна спала на диване, укрывшись пледом. На часах было около пяти. Девушка выглядела прелестно. Он поправил на ней съехавший плед. Захотелось поцеловать ее. Он наклонился, но тут на диван вскочил Пафнутий и злобно ощерился на хозяина. Вот это да!
Алёна открыла глаза.
– Ой, – испуганно воскликнула она, – уйди, зверюга! Костя, он у тебя ненормальный. Выгнал меня из постели… Ой, убери его, я боюсь!
Костя взял на руки кота, но тот изо всех сил отпихнул его, спрыгнул на пол и важно удалился,
– Ну и кот! Бешеный какой-то… А вернее, просто невоспитанный!
– Такого воспитаешь! Он сам кого хочешь воспитает! – засмеялся Костя. – А как это он тебя из постели прогнал?
– Очень просто! Я спала, он вскочил на кровать между нами и начал меня выпихивать. А когда я попыталась его отогнать, стал рычать и щериться, как пантера. Он так тебя ко всем твоим дамам ревнует? – Девушка кокетливо потянулась, на ней ничего не было, и выглядела она при этом весьма соблазнительно. Костя поднял ее с дивана.
– Пойдем, я запру дверь, он больше не явится, – жарко прошептал он ей на ухо. Войдя в спальню, он огляделся, не видно ли где Пафнутия, и тут его взору представилась поистине поразительная картина – на одной подушке красовалась кошачья кучка, а на другой мокрое пятно.
И запах стоял соответствующий.
– Ни фига себе! – ахнул Костя.
– Фу, гадость какая! – воскликнула Алёна и, схватив свои вещи, бросилась в ванную.
За шесть лет, которые Пафнутий прожил у Кости, ничего подобного никогда не случалось.
А ведь это он охраняет Женину территорию, как может, протестует против другой женщины, и надо еще сказать ему спасибо, что не испакостил ее шмотки и не изодрал в клочья саму Алёну, а просто дал понять, что здесь ей не место. Подушки придется выбросить. И учесть на будущее – дам сюда не водить! Надо заметить, что в глубине души Костя даже гордился своим любимцем. Это же ума палата!
Алёна вышла из ванной полностью одетая, на ее хорошеньком личике читалась неподдельная обида.
– Вызови мне такси!
– Как угодно даме! Алён, ты что, на кота обиделась?
– Знаешь, животные ведут себя так, как им позволяют хозяева. Если бы ты сразу ткнул его мордой в эту пакость, вмазал бы ему как следует…
– Я вызвал такси! И я ужасно не люблю, когда меня учат, как мне обращаться с моим котом! – вдруг взбесился Костя.
– Ну, если твой кот управляет твоей личной жизнью, это уж чересчур…
– Извини, но…
– И знаешь, ты больше не звони мне. Я думала, ты мужик, а ты пляшешь под дудку паршивого кота! И не провожай меня!
– Черный «ситроен», 052, – сухо бросил Костя.
Алёна громко хлопнула дверью. И вся любовь!
И тут же откуда-то возник Пафнутий и стал тереться о ноги хозяина, словно прося прощения или благодаря за избавление от противной тетки. Костя взял его на руки, поцеловал в нос, нос был горячий.
– Кот, ты не заболел? – встревожился Костя. – Или это на нервной почве? А знаешь, ты оказался прав, она нам совершенно не подходит. У нее неважно с чувством юмора… И с любовью к животным тоже. Она совсем не понимает вашего брата…
Пафнутий громко замурлыкал. Мир был восстановлен.
Жизнь так закрутила меня, что и вздохнуть было некогда.
– Ты пойми, – внушал ему Фархад, – нельзя, чтобы итальянцы не понимали тебя, это нонсенс! Ты потом еще мне спасибо скажешь!
– Фархад, я и так тебе по гроб жизни благодарен!
– Дело не в благодарности, а в совершенстве, которого ты можешь, а следовательно, обязан добиться. Ты из тех редких ныне певцов, которые поют не ноты, а музыку, за что и ценю…
Фарик умеет говорить с музыкантами жестко, иной раз даже жестоко, однако эти разговоры, как правило, их окрыляют.
Однажды я случайно услышала, как певица из Болгарии, исполняющая партию Эмилии, отличное меццо, говорила одному из оркестрантов:
– Знаешь, Генрих, никогда не думала, что из такой в сущности второстепенной партии можно извлечь столько нюансов. Он не просто гениальный музыкант, он еще и режиссер великолепный, с ним работать одно удовольствие…
– Ну еще бы, – не без яда заметил скрипач, – когда дирижер так красив, любая артистка почтет за счастье потакать всем его капризам…
– Это не капризы, – отрезала Станка, – это безупречный вкус и чувство стиля.
– А я думал, ты влюблена не в него, а в своего Яго… – хмыкнул скрипач.
– Ты болван, Генрих! Я вообще-то предпочитаю женщин!
Генрих остался стоять с открытым ртом. А я безмерно удивилась. Никогда бы не подумала…
Нью-Йорк – не мой город. Там тяжелый для меня климат. Кроме того, слишком о многом тут вспоминается, но работа с Фариком искупала все. Он наконец позволил мне присутствовать на репетициях, и я подчас чувствовала себя совершенно счастливой. Это было захватывающе интересно. Постановщиком спектакля был знаменитый театральный режиссер из Испании. Его постановка «Отелло» в драматическом театре Лондона произвела фурор, но оперу он ставил впервые, видимо, чувствовал себя не слишком уверенно, и нередко у них с Фархадом возникали жаркие баталии. Он, например, требовал, чтобы Андрей играл очевидного злодея, а Фарик хотел другого.
– Пойми, Хулио, все злодейство Яго есть в музыке, Верди все написал, никто в нем ангела не заподозрит, но в Андрее масса обаяния, в том числе и мужского, и Яго должен этим всем пользоваться!
– Яго не должен быть обаятельным!
– Должен! Обязательно должен! Один очень крупный советский режиссер, ты о нем вряд ли слышал, говорил: «Если бы я ставил «Отелло», то отдал бы роль Яго самому обаятельному артисту в театре». И он был прав! Давай попробуем, надо стараться показать все грани дарования артиста. Вот, например, Яго должен отнять платок у Эмилии, и хотя Эмилия его жена, он все равно пустит в ход все свое обаяние, а не просто отберет на правах мужа… Так куда интереснее, и все дамы в зале будут умирать по Яго… – Фарик говорил все это мягко, не напирая, но в его речах чувствовалась такая убежденность, что заносчивый испанец задумался.