Прощайте, серебристые дожди...
Шрифт:
— Стало, быть, это военная тайна! — с достоинством ответил Байгужин.
— Тогда может, скажешь, когда он вернется?
— Не знаю.
— Не знаешь или не полагается знать?
Другой бы, возможно, уловил иронию в этом вопросе, но Азат не заметил или не захотел её заметить.
— Не знаю! — подтвердил он.
Казалось, на этом можно было поставить точку, но незнакомец спросил:
— Давно партизанишь?
Азат пораскинул умом: никакой военной тайны он не раскроет, ежели скажет правду, но всё же лучше дать неопределённый
— Давненько!
— Не трудно?
— А как ты думал? — глянул исподлобья Азат, задетый вопросом. Все они, взрослые, на один манер. Все они вот так покровительственно, и снисходительно позволяют себе разговаривать с мальчишками. Он чуть не поддался соблазну надерзить.
Во всяком случае, у Азата Байгужина пропала всякая охота продолжать разговор. «Помолчим-ка до возвращения командира, — твёрдо решил он. — А тем временем я тебя хорошенько посторожу». От наблюдательного собеседника не ускользнула внезапная перемена, происшедшая в поведении подростка. «Похоже, самолюбивый и гордый не в меру. Интересно, а как ты отреагируешь на самую обыкновенную шутку? Испытаем тебя, так сказать, на сопромат. Выведем средний коэффициент твоей сопротивляемости на уколы…»
— Скажи на милость, неужели вам, мужикам, не обидно воевать под начальством бабы, а?
Сперва Азату подумалось, что он ослышался. Затем, увидев, как скорчился и согнулся пополам от смеха Долговязый, он оторопел. Как этот чужак смеет?! Часовой побледнел. Его гордость была уязвлена. Гнев мешал ему подбирать соответствующие выражения.
— За подобные разговорчики знаешь что полагается? — овладев собой, ответил Азат. — За оскорбление командира в боевой обстановке я могу отвести тебя самым прямым ходом в партизанский трибунал… Понял?
— Ты что, шутки не понимаешь?
— Я тебе вот пошучу! Встать!
Долговязый, видно, растерялся, поднялся, не стал упираться.
— Ну прости, — промолвил он, поскольку видел, что мальчишка кипит от негодования. — Ты истолковал мои слова превратно, хотя я и думать не думал обижать тебя, тем более товарища Белокурую.
— Коли пошутил, тогда другое дело.
У Азата отходчивое сердце. Понемногу потеплели его глаза, только что не обещавшие ничего хорошего. Чувство гордости за своё человеческое достоинство, явная запальчивость на этой почве, утончённая восприимчивость к обидам — национальная черта Азата Байгужина.
За слова, которые в чем-то унижают Оксану Белокурую, он бы не знаю чего ещё предпринял! Если на то пошло, заставил бы стоять по стойке «смирно» даже с поднятыми руками, невзирая на личность, будь это хоть генерал, хоть кто! Так как Долговязый ничего предосудительного далее не предпринял, а, наоборот, стал оправдываться, часовой миролюбиво сказал:
— Садись. Ежели хочешь, можешь закурить! — разрешил он.
Незнакомец весело расхохотался и спросил:
— Кто я, по-твоему?
Азат оценивающе оглядел Долговязого.
— Твой вид, прямо скажем, неважнецкий. Ежели
— Разумеется, часовой.
— Не ошибся, ответил правильно, — одобрительно кивнул Азат. — К тому же я, стало быть, являюсь адъютантом командира отряда. Уловил?
— Весьма и весьма рад! — чуть усмехнулся собеседник. — Сразу бы так и сказал, что адъютант… Это меняет дело. Я могу, выходит, в отсутствие командира доложиться и тебе?
— Выходит, что так.
— Только в одном ты дал маху: не признал во мне военного.
— Да ну?
Азат глянул на собеседника с недовернем. Разыгрывает, ясно…
— Ха! Что-то не верится, — небрежно заметил Азат. — Ну какой же ты военный, сам подумай? Ни выправки у тебя, ни офицерской формы… Только не обижайся, если скажу правду…
— Попытаюсь…
— В бою нужна сила, сам понимаешь. А что тебе делать в рукопашном? Посмотри на себя со стороны: ходуля и есть!
Незнакомец опять расхохотался.
— Ну и выдал ты мне, — сказал он. — Хоть помирай от твоих слов!
— А кто ты, между прочим, будешь? — задал вопрос Азат. При этом на всякий случай сделал вид: хошь, мол, отвечай, хошь нет.
— Комиссаром к вам прислали.
Другого, возможно, оторопь взяла бы, в лице б переменился. Но Азат Байгужин даже глазом не моргнул. Как ни в чём не бывало протянул руку.
— В таком случае давай знакомиться: Азат Байгужин.
— Любимов, — ответил комиссар, пряча улыбку.
В то утро никто в отряде даже не подозревал о существовании женщины, которая сыграла такую роковую роль в судьбе многих партизан.
Пока всё шло своим чередом. Часовой стоял в трёх метрах от шалаша, чутко прислушиваясь к лесным шорохам и незаметно следя за комиссаром. Тот как будто потерял всякий интерес к Азату. Ему что! Скинул пальто и растянулся под дубом во весь свой великий рост. Лежит в тени, на облака лениво поглядывает.
Оксана Белокурая задерживалась, хотя должна была вернуться ещё до рассвета. Наверное, что-то не ладилось на строительстве аэродрома. Какой бы безупречный план ты ни составил, в боевых условиях предвидеть все случайности и опасности невозможно.
После того как солнце вынырнуло из-за залитых золотом облаков, Азат невольно вздохнул. В такую погоду только загорать. Так и поступил бы Азат Байгужин, будь он сейчас в родной Уфе. Там шесть берегов у трёх рек, выбирай себе песочек по вкусу. А на посту о купании и думать не смей!
…Оксана Белокурая явилась в полдень. Не успел адъютант Азат раскрыть рот и доложить, как комиссар сам вышел ей навстречу. Вот каким расторопным оказался!
— Здравствуйте, товарищ Белокурая! — сказал он и протянул руку. Но представляться не стал и фамилии не назвал.