Прощайте, сожаления!

Мамонтов Олег Николаевич

12

Александра набирала номера телефонов Чермных раза три в течение дня, но только к вечеру встревожилась по-настоящему из-за невозможности услышать его. Почти весь день её от беспокойных мыслей о нём отвлекали люди. Сначала пришёл арендатор с жалобой на холод в офисе, и ей нужно было срочно связываться с сервисной компанией, а там ей говорили что-то про эквитермическое регулирование работы автономной котельной и уговаривали подождать, пока автоматика сама выправит ситуацию, и только через

два часа прислали техника. Затем ей донесли, что от одного из охранников пахнет алкоголем, и она сама проверила этот факт, прежде чем сообщила о нём руководителю частного охранного предприятия "Сармат". Наконец явились уборщицы, поспорившие из-за распределения объёма работ своей товарки, ушедшей в отпуск. Лишь освободившись от всех этих неотложных забот, она сообразила, что с Чермных явно что-то случилось. Потому что при любых нормальных обстоятельствах он сам позвонил бы ей, не слыша её так долго. К тому же имелись основания подозревать что-то очень нехорошее: утром он сказал, что не поедет в офис, потому что чувствует себя неважно. Александра поняла, что ей нужно поскорее приехать к нему и выяснить, в чём дело.

В пути её одолевали дурные мысли, которые она тщетно пыталась прогнать. Несвойственная ей водительская опрометчивость выдавала её смятение. Обгоняя попутные "Жигули", она слишком долго оставалась на полосе встречного движения, а когда впереди с пугающей быстротой вырос встречный BMW, судорожно рванула вправо, и её начало заносить. Она резко затормозила и едва не угодила в кювет.

Несмотря на сгустившиеся сумерки, все окна его коттеджа были темны, и душа её заныла в предчувствии беды. Она торопливо поднялась на второй этаж, с замершим сердцем влетела в его кабинет, включила там свет и сначала никого не увидела, отчего на миг ей стало легче, но потом страшная догадка пришла ей в голову. Она приблизилась к его креслу и увидела, что он лежит на полу между столом и окном, на боку, с большим тёмным ореолом крови вокруг его головы на паласе.

Она закричала, с криком выбежала из кабинета и продолжала кричать всё время, пока спускалась по лестнице и бежала к своей машине. Оказавшись внутри своей Kia Rio, готовой рвануться с места, она почувствовала себя в относительной безопасности и сразу позвонила в полицию, затем дождалась прибытия полицейских и дала им показания. Когда ей разрешили уехать, она отправилась не к себе домой, а к Каморину, потому что её страшило ночное бессонное одиночество. С красными от слёз глазами она предстала перед ним на пороге его квартиры.

– Чермных убит, - сказала она в ответ на его немой вопрос, быстро прошла на кухню, там уронила голову на стол и плакала с четверть часа, горько, безутешно, как плачут дети и слабые женщины.

Её горе было искренним. Смерть вторглась в её жизнь, в кои-то веки налаженную и успешную, как что-то абсурдное, страшное, грозящее неисчислимыми бедами. Ей было ужасно жаль Чермных, но ещё больше - саму себя, потому что она понимала, что сейчас вслед за этой смертью рушилось всё её относительное благополучие.

– Что же теперь будет?
– спросила она Каморина, когда её слёзы иссякли.

– Да ничего не будет!
– сказал он, желая успокоить её.
– Всё останется по-прежнему.

– Нет, вся наша жизнь теперь изменится! Как ты не понимаешь этого! Ты думаешь, Анжела продолжит заниматься газетой? Ты знаешь, как Чермных называл дочкин бизнес? Девичьей игрушкой!

– Если Анжела закроет газету, я пойду к тебе управляющим!
– попробовал отшутиться он.

– Мой бутик она отберёт вместе со всем, что у меня есть, кроме квартиры! Я завела свой бизнес на заёмные деньги, которые Чермных

дал под расписку. И она, конечно же, цела и лежит где-то среди его бумаг. Анжела отыщет её и предъявит ко взысканию. А отдать мне нечего, потому что бизнес мой пошёл плохо, да и некогда мне было заниматься им толком...

– Может, и не предъявит... Может, Чермных позаботился об этом...

– Чермных по-настоящему заботился только о своей дочке! А она меня ненавидит! Я чувствовала это всё время, пока работала в вашей газете. Ты помнишь, за каким столом я сидела тогда?

– Как не помнить...

– Я вспоминаю с ужасом, точно кошмар, этот маленький письменный стол из ДСП, покрытый светло-серым ламинатом, без ящиков, шириной всего восемьдесят сантиметров, явно для школьника! Когда она в мой первый рабочий день в "Ордатовских новостях" как будто любезно, без тени насмешки, указала мне это рабочее место, то я надеялась, что это временно. Но я просидела за этим столом пять лет, и ничего иного она мне так и не предложила. За эти пять лет я осознала, насколько она постоянна в своей неприязни. У всех в редакции были нормальные офисные столы, и только мне дали детский. Не сомневаюсь: за все годы моего отсутствия никто за ним не сидел. Ведь так?

– Да.

– И придиралась она ко мне всё время по мелочам, и платила мизер. Я в этом унижении чувствовала женскую расчётливую месть, но только не понимала, за что. За то, что я привлекательнее Анжелы? Но это же единственное моё преимущество - у меня, в отличие от неё, нет ни состояния, ни детей...

– Таких детей, как её сынок, никому не пожелаешь. Я видел его в "Плазе" накануне новоселья компании "Кредо", когда Анжела отрядила туда на помощь сотрудников редакции. Там на всех кричал и ругался матом Чермных-младший, этакий дёрганый студентик невысокого роста, очень гордый тем, что ему поручили руководить перемещением мебели и оргтехники.

– Типичный мальчик-мажор - достойный сын постаревшей девочки-мажорки!

– Анжела не только мажорка, но и стерва!
– с жаром заговорил Каморин, радуясь возможности отвлечь Александру от мыслей о покойнике.
– Она и меня гнобит, словно что-то вымещает!

– Именно так! Как раз в случае с тобой всё ясно. Помимо стервозности и материального расчёта, у неё имеется и другой мотив для того, чтобы гнобить тебя, - женская месть. Ты же игнорировал её как женщину, относился к ней только как к начальнице. Не так ли? У неё же когда-то могли быть на тебя определённые виды...

– Возможно. Только у неё давно уже есть муж - некий Виктор Шмульский, чиновник областной администрации. И сейчас она, в сущности, уже старая баба.

– Если Анжела старая, то что же я?
– впервые за вечер улыбнулась Александра.

– Нет, ты выглядишь совсем неплохо, намного моложе своих лет. А вот я чувствую себя в последнее время совсем развалиной. Очень часто болит голова, которую ушиб однажды, когда меня сбила машина...

– Бедненький!
– Александра притянула к себе голову Каморина и поцеловала его в щёку.

Он благодарно, с облегчением закрыл глаза, отдаваясь её ласке, с наслаждением вдыхая запах её волос, такой знакомый, родной и в то же время отчасти новый, может быть, от каких-то неведомых ему дорогих духов. Она гладила его по голове, слегка теребила уши, ерошила волосы, дула в лицо. Всё это вместе соединилось для него в одно чувство нежного щекотания, и с грустью он осознал, что это ласка совсем не страстная, а целомудренная, почти материнская. Видимо, прошлого не вернуть...

Без объяснений, как само собою разумеющееся, они поняли, что лягут порознь. Он уступил ей кровать, а себе постелил на диване.