Прощение. Как примириться с собой и другими
Шрифт:
Другой аргумент, ставящий под сомнение стратегии непрощения, заключается в том, что они не достигают своей цели. Мы уже говорили о том, что их нравственное обоснование – борьба со злом. На деле же происходит не прекращение, а умножение зла. Об этом за шесть веков до проповеди Иисуса уже говорил своим ученикам Будда. Он утверждал, что ненавистью не прекращается ненависть, это становится возможным лишь при ее отсутствии.
Действительно, акты мести и непримиримости ставят своей целью остановить зло, они совершаются как адекватный ответ на первоначальное преступление. Однако вместо того, чтобы положить конец первому злодеянию, они рождают следующее. Возникает устрашающий механизм бесконечного зла: в момент мщения мститель из борца за правду становится преступником, а преступник превращается в жертву, кровь жертвы снова взывает к отмщению, на сцену должен подняться
Этот автоматизм зла исследовала в ХХ веке Ханна Арендт [15] , философ, испытывавший особый интерес к вопросам истории и общественной жизни. Она говорит, что месть как «реакция на исходный ошибочный поступок <…> загоняет в такое будущее, в котором все участники, словно скованные цепью одного-единственного деяния, уже только реагируют, не способные к свободному действию». Месть, железно обусловленная прошлым, жестко определяет и будущее: «долг памяти» обязывает видеть в каждом Атриде (мусульманине, немце, коммунисте…) врага, и это повлечет за собой вражду будущих поколений. Напротив, прощение «является новым началом <…>. Прощение <…> неожиданно и потому, хоть оно и тоже реакция, само есть деяние, равноценное исходному поступку».
15
Ханна Арендт (1906–1975) – немецкий философ еврейского происхождения. Училась у знаменитых философов М. Хайдеггера и К. Ясперса, богослова Р. Бультмана. После прихода к власти нацистов была арестована, бежала во Францию, оттуда в США.
Поскольку прощение – свободное деяние, «оно способно освобождать oт последствий прошлого и того, кто прощает, и того, кому прощено. Свобода, возвещаемая учением Иисуса в его прощайте друг другу, есть освобождение от мести, которая там, где она действительно определяет поступки, привязывает действующих к автоматизму одного-единственного, однократно запущенного процесса действия, который сам по себе может никогда не прийти к концу» [16] .
16
Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. С. 318–319.
Ханна Арендт говорит: прощение – новое начало. Действительно, риск поступка, ужас прошлого заключается в том, что случившееся неотменимо. Наши деяния необратимы. Однажды совершенное зло пребывает вовек, и никакие возмещения и компенсации не могут сделать его небывшим. Даже прощение не может отменить или исправить прошлое, но оно обладает удивительной силой – дать новое начало. Забегая вперед, скажем, что в тот момент, когда человек свободно отказывается от мести и избирает прощение, он участвует в деле Бога: се, творю все новое (Откр. 21: 5).
Слова Арендт особенно прекрасны, если иметь в виду ее биографию: еврейка, родившаяся в Германии, побывавшая в гестапо и в лагере, имела все основания в 1958 году размышлять о виновности, мести и прощении совершенно иначе. Тем не менее она предпочитает говорить о прощении как новом начале, опираясь при этом на учение Иисуса Христа.
Для христианина отказ от практик непрощения в конечном счете определяется даже не аргументами опыта и ума, а попросту тем, что Бог их не благословляет. Вспомним библейский рассказ о первом убийстве, историю Каиновой печати.
…Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его. И сказал Господь Каину: «Почему ты огорчился? И отчего поникло лице твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним». И сказал Каин Авелю, брату своему: пойдем в поле. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего,
Господь предостерегает Каина до убийства Авеля, затем осуждает его преступление, но, когда жизнь самого убийцы оказывается под угрозой, Бог по Своей милости ограждает его печатью, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. Несмотря на то что Каин пошел от лица Господня, то есть отвернулся и удалился от Бога, Господь не лишает его защиты.
В истории потомков Каина представлена и человеческая логика умножения мести: если за Каина отмстится всемеро, то сын его Ламех хвалится совершенными убийствами и заявляет, что за него отмстится в семьдесят раз всемеро (Быт. 4: 24). Вероятно, поэтому Иисус на вопрос Петра, сколько раз нужно прощать согрешающему брату, отвечает: до седмижды семидесяти раз (Мф. 18: 22). Тем самым мстительность, присущая падшему человеку, смывается божественной заповедью прощения.
Итак, прощению противостоят месть и непримиримость, логика которых столь же очевидна, сколь небезупречна: стратегии непрощения противоречат самим себе, поскольку ставят целью уничтожение зла, а на практике его умножают.
«Понять – значит простить»
Пословица «Понять – значит простить» восходит к латинской сентенции «Cognoscere – ignoscere», буквально «Узнать – не захотеть знать». Оба глагола происходят от noscere, познавать. Соgnoscere – узнавать, изучать, признавать. Ignoscere – не знать, быть невежественным. Отсюда и игнорировать, отказываться знать что-то. Смысл этого выражения в том, что знание приводит к незнанию: когда мы что-то хорошо понимаем, нам легко об этом забыть. Если мы внимательно рассмотрели обстоятельства и внутренние мотивы какого-то поступка, мы способны простить его.
Латинская пословица восходит к комедии Теренция «Самоистязатель» (II в. до Р. Х.), а затем эту мысль повторяют на разных языках разные авторы, в том числе и такие знаменитые, как Жермена де Сталь, Гете, Лев Толстой. С тем, что понимание, внимание, сочувствие помогают быть снисходительным и облегчают прощение, не поспоришь. Однако встает вопрос: а как тогда быть с непростительными вещами? С тем черным, которое, как его ни понимай, не станет белым? Разве мало на свете поступков, которые не имеют никакого объяснения и оправдания?
На этот вопрос убедительно отвечает Ханна Арендт. Она говорит о том, что прощение всегда носит личный характер, совершается в отношениях личностей, а потому оно может быть «объективно неправым»: «В извинении хотя и прощают вину, однако эта вина не стоит, так сказать, в средоточии действия; в центре стоит сам виновный, ради которого извиняющий прощает. Прощение относится лишь к личности и никогда к предмету. <…> Когда извиняют несправедливость, то извиняют тому, кто ее совершил, что, естественно, ничего не меняет в том, что несправедливость была несправедливой. Если выражение все понять значит все простить вообще имеет какой-то смысл, то это правило – которое вовсе не обязательно должно тут вступать в игру – относится не к содеянному, а к совершившей проступок личности» [17] .
17
Там же. С. 320.