Прощение. Как примириться с собой и другими
Шрифт:
Здесь, в примирении, и расцветает то новое начало, о котором говорила Ханна Арендт. Сохраняя разумную дистанцию, я тем самым даю понять своему обидчику, что очень хорошо понимаю, на что он способен, и связываться с ним не хочу, побаиваюсь. Дистанция предполагает, во-первых, неверие в человека: я сомневаюсь в том, что он способен делать нравственные выводы и меняться. Во-вторых, она предполагает наличие у меня страха: память о перенесенной боли заставляет меня бояться новых ран.
Примирение, напротив, происходит из веры и бесстрашия. Делая шаг навстречу бывшему врагу, протягивая ему руку, я действительно полагаю новое начало. Я забываю старое и творю новые отношения доверия, дружбы, любви. Это безрассудный и рискованный шаг, но для достижения подлинного мира он необходим.
Вернемся снова к тому же больному вопросу: как забыть тяжкие преступления против человечества? Как забыть братьев наших, погибших в мировых войнах, в ГУЛаге и Освенциме? Разве не велит нам долг памяти знать о них, помнить и не молчать? Да, это так, но «только те, кто готов забыть
В начале девяностых годов прошлого века Екатерина, многодетная мать из Москвы, участвовала в проекте по оказанию гуманитарной помощи, который назывался «От дома к дому». Он напрямую соединял нуждавшиеся в поддержке русские семьи с немецкими, готовыми ее оказать. Катя стала регулярно получать из Германии письма и посылки с разными полезными и хорошими вещами от человека по имени Ханс. В очередном письме Ханс написал, что участвовал во Второй мировой войне и стоял в оцеплении под Ленинградом. Катя похолодела: вся семья ее мамы погибла во время блокады. Она почувствовала, что не может больше принимать помощь от этого человека, но и не знала, как ему отказать. Решила посоветоваться с матерью. Катина мама сказала: «Напиши ему все как есть». Екатерина отправила письмо с благодарностью за сделанное, отказом от дальнейшей помощи и объяснением причин. Вскоре пришел ответ. Ханс писал, что его забрали на фронт восемнадцатилетним мальчишкой, и он тогда не понимал, что происходит, а если бы даже и понимал, уклониться от мобилизации было невозможно. Он рассказал, как стыдно и горько ему было, когда он узнал правду о войне, и закончил послание такими словами: «Я понимаю Вас и с уважением приму Ваш отказ продолжать со мной отношения. И все же я прошу Вас и Вашу маму: простите меня и разрешите помогать Вашей семье». Катя принесла это письмо матери, та внимательно прочла его, помолчала и сказала: «Я сама ему отвечу». Подарки от Ханса приходили еще некоторое время, а затем он написал, что стал плохо видеть и с трудом передвигается, поэтому присылать помощь больше не сможет, но распорядился ежемесячно отправлять в Россию денежные переводы. И прибавил: «Когда вы перестанете получать деньги, это будет означать, что я умер». Через несколько лет переводы прекратились.
19
Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 148.
Парадоксальным образом мы призваны помнить, забывая, и забывать, сохраняя память. Делая выбор в пользу одного забвения, мы предаем прошлое, заново хороним братьев своих, чья жизнь была уничтожена злом. Делая выбор в пользу одной только памяти, мы предаем будущее: «Яркое или смутное, воспоминание об акте исключения – это тоже форма исключения, разумеется, защитная, но не меняющая при этом своей сути. В моих воспоминаниях о грехах Другого он заперт как в темнице и лишен надежды на искупление; мы неразрывно связаны друг с другом, но наши отношения никогда не придут к примирению. Память о нанесенной обиде препятствует моему собственному искуплению. Пока о прошлом помнят, оно не уходит в прошлое, но остается частью настоящего. Рана, о которой помнят, не заживает» [20] .
20
Там же. С. 149.
Следует учесть также, что с «долгом памяти» связано множество злоупотреблений. В общественной жизни политики конструируют определенные формы памяти, чтобы создавать выгодные им настроения и социальные ситуации. В частной жизни искажения памяти (например, упоение гореванием) разрушительно действуют на межличностные отношения.
Для христианина сильным аргументом в пользу забвения является то, что Сам Бог подает нам в этом пример, забывая наши грехи: …вложу законы Мои в сердца их, и в мыслях их напишу их, и грехов их и беззаконий их не воспомяну более (Евр. 10: 16–17). Это богословие божественного забвения нашло свое отражение в «Божественной комедии» Данте. Автор помещает на вершине горы Чистилища, «там, где душа восходит к омовенью, когда вина забытая спадет», Лету, мифологическую реку забвения. Прежде чем взлететь к небесам Рая, душа, заплатившая «оброк раскаянья, обильного слезами», принимает свыше дар забвения. Погрузившись в воды Леты, герой Данте забывает о своих винах и грехах, и тогда, свободный и готовый принять божественный свет, восходит в Рай.
Посмотрим на саму форму слова забыть: за-быть. Как закрасить или загладить: долго красил – и закрасил. Обида забыта, рана зажила. Старое прошло, теперь все новое.
У Ивана Бунина есть чудное стихотворение о прощении-забвении:
Мы встретились случайно, на углу.Я быстро шел – и вдруг как свет зарницыВечернююЧто значит «забыла»? Ведь она увидела, узнала его, ласково поздоровалась с ним. Она помнит его, но забыла боль утраченной любви, страдания от разрыва отношений. Встреча их случилась на углу, на пересечении путей, каждый идет своей дорогой, они свободны от прошлого. Они встретились весной, и, хотя она одета в траур, светом и жизнью лучатся ее глаза и ее лицо. Веет весенний ветер, жизнь продолжается во всей полноте, и из этой полноты возможна ласка, возможен привет, тепло, легкий жест принятия и прощения.
Помнить (видеть, признавать, принимать) человека и забыть причиненное им зло – таков смысл прощения как забвения.
Глава 3
Просить прощения
Правила и нормы общества
После долгой зимы семья наконец-то приехала на дачу. Вокруг коробки, сумки, мама открывает окна, папа в гараже возится с инструментами. Пятилетний Сережа упоенно бегает по дому, находит небольшой мячик под кроватью, бросает его в стенку, мяч отлетает, мальчик радостно скачет на одной ноге, лавируя между сумками и пакетами, ловит мяч. Мама, не отрываясь от дел, говорит сыну: «Сережа, иди на улицу! Дома не играют с мячом!» Мальчик подбрасывает мяч под потолок, ловит его. Мама, чувствуя, что сын не слышит ее, повторяет: «Дома нельзя играть в мяч! Иди на улицу!» Сережа прицеливается и запускает мячик в светлое пятно на стене, мяч ударяется об угол шкафа, отскакивает и прямиком попадает в любимую мамину вазочку. Звон разбитого стекла… Мальчик на мгновение застывает, затем бросается к матери, обнимает ее ноги: «Мамочка, прости меня! Прости меня! Прости! Мамочка, прости меня!»
О чем просит этот мальчик, чего он хочет? Что им движет, какая эмоция, какое побуждение? Испытывает ли он чувство раскаяния? Можем предположить, что движут им стыд и страх. В свои пять лет он уже знает, что в помещении нельзя играть в мяч, что подвижные спортивные игры – занятие для улицы. Кроме того, мама напомнила ему об этом, а он сделал вид, будто не слышит. Так было нарушено два правила: не играть дома в мяч и слушаться маму. Вдобавок к этому Сережа случайно разбил тем самым мячом любимую мамину вазочку, то есть нанес ущерб любимому человеку, с которым он тесно связан и который, с его точки зрения, будет чрезвычайно огорчен потерей. Обычно нарушение правил и норм, принятых в обществе, и нанесение ущерба близким людям порождают у нас чувства страха, стыда и вины.
Девочка Ксюша четырех лет пришла домой с бабушкой после прогулки. Ура, дома гости: любимая тетя со своими двумя дочками. Ксюша снимает в прихожей курточку, радостно бежит в большую комнату, где на ковре сидит ее младшая двоюродная сестра Наташа, и – о ужас! – видит, что она в отсутствие хозяйки взяла ее новенькие игрушечные фигурки, бережно расставленные на столе сегодня утром в специальном порядке, и возится с ними на полу… Ксюша быстро бежит к Наташе, резко выхватывает у нее из рук одну фигурку, другую поднимает с ковра и отскакивает в угол комнаты. Наташа, испугавшись резкости кузины и лишившись игрушек, начинает плакать. Случайным свидетелем этой сцены оказалась мама Ксюши, зашедшая в комнату за посудой, чтобы накрыть на стол. Мама немедленно обращается к Ксюше: «Так нельзя делать. Видишь, ты обидела Наташу. Извинись. Попроси прощения. Наташа поиграет в игрушки и вернет тебе. Извинись!» – «Но это мои фигурки! Она взяла, не спросила!» – «Она еще маленькая, не понимает, а ты уже большая. Это твои игрушки, но дай ей поиграть на время. Она уйдет, и ты будешь делать что захочешь». Ксюша подходит к Наташе, протягивает игрушки: «На, поиграй на время! Потом я буду играть». Мама подсказывает Ксюше следующую фразу: «Наташа, прости меня, я не хотела тебя обидеть». Ксюша повторяет.
Судя по всему, Ксюша не чувствует никакой вины. Почему же она просит прощения? Ситуация для нее не очень понятна: Наташа схватила ее игрушки, она попробовала вернуть их себе, сестра расстроилась, расплакалась. Мама подсказывает, что надо делать, чтобы все успокоились: отдать фигурки «на время» и попросить прощения. Ксюша делает, как говорит мама, и ситуация устраивается, в доме снова воцаряется мир.
Эта история показывает, что для мамы, взрослого человека, очевидна необходимость попросить прощения, когда ты задел интересы другого человека – например, нарушил эмоциональный покой (Наташа же плачет!). Ксюше это пока непонятно, но, когда она следует совету мамы, она узнает это правило. Если внимательно присмотреться к нашей повседневности, мы увидим, что в основе всех наших взаимодействий с другими людьми лежит некий каркас определенных законов, которые в социальной психологии принято называть нормами и правилами.