Прощения не ждут
Шрифт:
Было пасмурно, листья с деревьев почти облетели; пейзаж порождал уныние и мысли об одиночестве. Над дорогой повисла тишина. По обочинам росли ели с темно-зеленой бахромой ветвей, и всадники двигались, будто в туннеле. У Эвиан было застывшее пустое лицо, и Арни не мог понять, думает ли она о чем-то или просто тонет в горе. Дункан тоже притих. Никто не нашел подходящих слов, чтобы объяснить ему, что произошло, и хоть как-то утешить.
— Я думаю, вам лучше вернуться к нам, — сказал Арни, и Эвиан покачала головой.
— Мы
— Из-за Надин?
— Не только. Я хочу побыть одна.
— Я поеду с тобой, — вставил Дункан, и Эвиан протянула к нему руку.
— Я не имею в виду тебя. Ты — часть меня, потому ты можешь быть рядом.
— Я привезу вам продукты и все, что нужно, — сказал Арни.
Дома Надин молча выслушала его. Арни было бы трудно пережить ее торжество или даже удовлетворение, но лицо женщины не выражало ни того, ни другого.
— Ты хотела переписать имущество на мое имя? Я готов к этому. Я вступлю в Ассоциацию скотоводов Вайоминга и в «Шайенн-клаб». Я слышал, представители закона ценят состоятельных, имеющих связи людей. Вот пусть и ценят.
— Ты хочешь помочь Кларенсу?
— И Эвиан. Надеюсь, ты не станешь возражать?
— Конечно, нет. Ты мой супруг и можешь поступать так, как считаешь нужным. А сейчас тебе надо отдохнуть.
— Я должен отвезти Эвиан и Дункану продукты.
— Я сама это сделаю.
Надин шагала быстро, словно подхваченная ветром. Она думала о стене, отделявшей ее от Эвиан. Ей казалось, будто эта стена подобна камню, но на деле она оказалась тонкой, как бумага. Сейчас Надин говорила себе, что сама она была счастлива много лет, тогда как Эвиан ступила на порог своего счастья только теперь, да и то больше не успела сделать ни шага.
Эвиан не удивилась ее приходу.
— Ты была права, — только и сказала она.
Надин облизнула губы.
— Я прошу прощения, если сказала что-то не то. Я просто имела в виду, что мы не можем вернуться назад и стереть то, что нас не устраивает. И все-таки это не означает, что мы не должны двигаться вперед.
— Я не знаю, как мне теперь жить, — призналась Эвиан.
— Арни сделает все, чтобы помочь Кларенсу.
— И все же его осудят.
— Наверное.
Войдя в дом, она развязала мешок. В нем был кусок ветчины, хлеб, картофельный салат, пирожки с мясом и бутылка сидра. Из комнаты вышел Дункан и нерешительно посмотрел на Надин. Не тратя слов, она привлекла его к себе.
— Возвращайся. Эрик скучает по тебе.
— Он на меня не сердится?
— Разве Эрик способен долго сердиться?
Мальчик набросился на еду, а Надин разлила по чашкам сидр.
— В этом году получился слишком крепким, ну да это и к лучшему, — сказала она, а потом сообщила без всякого перехода: — Эвиан, тебе пришло письмо.
— От кого?
Протянув квадратный конверт, Надин следила, как Эвиан пробегает глазами строки и как она бросает письмо в огонь.
— Им
— Он просит тебя приехать?
— Я напишу ему письмо и все расскажу. Попрошу прощения за обман. Объясню, что это случилось потому, что я сама обманулась. Соглашаясь выйти за него замуж, я, как и другие женщины, думала то ли об удобстве, то ли о вечном празднике. Я способна перебороть себя, но только не ради этого.
Когда Дункана сморил сон, женщины некоторое время сидели молча, не двигаясь, как две статуи. Эвиан ожидала, что Надин заведет речь об убийстве Джозефа Иверса, та почему-то ничего не сказала.
— Я бы хотела построить здесь новый дом, — наконец произнесла Эвиан.
Надин кивнула.
— Думаю, это будет несложно. А пока вам с Дунканом лучше вернуться обратно.
В то время как Арни нанимал адвоката и узнавал, когда состоится суд, Эвиан решила навестить семью Кларенса. Шел снег, и желтые поля были полны белых вкраплений. Но главным цветом поселка углекопов, мимо которого им довелось ехать, был черный. Такой же налет похожей на сажу горечи лежал на душе Эвиан. Перед отъездом она услышала, как Дункан мужественно обратился к Эрику:
— Ты прав: твой папа — самый лучший. А мой сейчас в тюрьме.
— Из-за поезда? — тихо спросил Эрик.
— Да.
И вот Эвиан сидела перед Дунканом Хейвудом и говорила о Кларенсе, а тем временем Дункан-младший жадно разглядывал его кожаные штаны, широкий пояс с медной пряжкой и словно вырубленное из гранита лицо. Рано постаревшая, седая, ничем не примечательная женщина — бабушка — произвела на него гораздо меньше впечатления. К тому же она только тихо плакала и сокрушенно кивала головой.
— Стало быть, вы и есть та самая женщина, из-за которой жизнь Кларенса пошла наперекосяк? — сказал Дункан-старший, когда Эвиан умолкла.
— Да. Теперь я его жена.
— Что ж, по крайней мере он жив. И, надеюсь, когда-нибудь будет свободен. А пока вы можете остаться у нас.
— Нам есть где жить. Я бы только хотела забрать седло, которое вы некогда подарили своему сыну.
— Боюсь, оно тяжеловато для женщины.
— Я никогда не принимала большей тяжести, чем могла вынести, — сказала Эвиан.
— Вы хотите взять седло для него? — Дункан-старший кивнул на мальчика.
— И для его отца. Ведь он когда-то вернется.
— Так это мой внук? — лицо отца Кларенса оживила улыбка.
— Да, — выдержав паузу, ответила Эвиан.
— И все это время вы в одиночку воспитывали его?
— Мне помогали друзья.
— Что ж, теперь у вас есть мы, — сказал Дункан Хейвуд. — Приезжайте в любое время. Хотя я вижу, что вы не сельская жительница.
— Вы правы, — сказала Эвиан, — и все же я намерена остаться на ранчо до конца своей жизни.