Проснитесь, сэр!
Шрифт:
И Дживсу. Не хочется предполагать, будто Дживс меня любит, но, если я покончу с собой, он наверняка существенно огорчится. Если пойти путем Косинского, это наверняка дурно скажется на его послужном списке. По-моему, самоубийство хозяина ложится несмываемым пятном на слугу, чего я никак не желал Дживсу. Поэтому вместо того, чтобы чернить его репутацию самоубийством, я обратился к нему за советом.
– Дживс, – сказал я, – я в отчаянии. В безнадежном, если вы меня понимаете. Поэтому прямо спрошу: видите вы во мне хоть что-нибудь достойное?
Довольно рискованный крик о помощи
– Дживс! – сказал я.
– Да, сэр.
– Вы вопрос слышали?
– Да, сэр.
– Мне бы хотелось услышать ответ. Жестоко оставлять человека в подвешенном состоянии. Я себя вовсе не чувствую Норманом Винсентом Пилом. [36] Скорее сочетанием Нормана Бейтса и Винсента Прайса.
Дживс по-прежнему молчал. Может быть, я привел его в недоумение ссылками на киноактеров. Ему известны некоторые крупные звезды вроде Кларка Гейбла, Дугласа Фэрбенкса-младшего, Эррола Флинна, но с современной культурой его знакомство в лучшем случае минимально. Впрочем, мне было некогда посвящать его в тайны кино, и поэтому я объяснился:
36
Пил Норман Винсент (1898–1994) – религиозный деятель, один из первых консервативных телепроповедников.
– Дживс! Прошу вас, скажите хоть что-нибудь, что хотя бы наполовину повысило самооценку!
– Извините за промедление, сэр. В вас так много хорошего, что трудно выбрать одно ценное качество.
– Правда?
– Да, сэр.
– Хватит повторять «да, сэр», дайте комплименту созреть. Не хочется рассказывать вам о том, что я думал о пластиковом пакете в мусорной корзинке.
– Что ж, сэр, я считаю вас добрым. Терпимым к окружающим.
– Вы действительно так считаете, Дживс?
– Определенно, сэр.
– Значит, я закрываю глаза на чужие ошибки?
– Да, сэр.
– И это, по-вашему, благородное качество?
– Да, сэр.
Мне было приятно. Я мысленным взором окинул свое отношение к людям в последнее время, проверяя справедливость вынесенной Дживсом оценки. И быстро наткнулся на исключение, бросившееся в глаза:
– Я терпимо и доброжелательно отношусь к своему дяде Ирвину, Дживс?
– Я ответил бы утвердительно, сэр. Вы знали, что общение с вами раздражает вашего дядю, и делали все возможное, чтоб его избегать, а это, по-моему, сэр, свидетельствует о добрых намерениях и большом уважении.
Я подумал, что Дживс упустил главное: мне не хотелось общаться с дядей точно так же, как ему со мной. Оба мы не желали общаться друг с другом. Но, оценив положение дел с точки зрения Дживса, я понял, что не был с дядей нелюбезен, поэтому охотно занес сделанный им комплимент в кредит.
– Благодарю вас, Дживс. Ценю, что вы добры ко мне, больше не стану выпрашивать похвалы, если случайно какая-то у вас с языка не сорвется.
– К моему немалому удивлению, сэр, ваши усы теперь выглядят довольно
– Ох, Дживс, спасибо!
– Пожалуйста, сэр.
– Ваши слова подействовали, как аспирин. Большое облегчение. Я принял две таблетки, утром вызову врача.
– Очень хорошо, сэр.
– Теперь, пожалуй, постараюсь поспать. Надо набраться сил, чтобы завтра явиться в Колонию Роз. Там наверняка очень много художников, а с разбитым лицом нелегко перед ними предстать. Вчера трудно было подумать, как выйти на всеобщее обозрение с двумя прыщами.
– Немного отдохнуть – хорошая мысль, сэр.
– Спасибо за лед, Дживс. – Я вернул ему компресс. – Пусть нос немного оттает во сне, а когда я проснусь, мы опять заморозим его.
– Да, сэр.
Выло около десяти, но я проспал до вечера, несмотря на грязные, пропитанные табачным дымом одеяла и простыни в мотеле. Так устал, что грязь не имела значения.
После пробуждения мы заказали в номер китайскую еду, посмотрели телевизор, немного почитали, причем я все время прикладывал к носу лед. Может быть, Дживсу хотелось познакомиться с Саратогой, но я такого намерения не испытывал, и он добросердечно остался со мной. Завершив чтение, обсудили эпопею Пауэлла «Танец под музыку времени», кое-что упустив в дискуссиях в нашем читательском клубе, и оба согласились, что Уидмерпул – один из самых отвратительных персонажей в литературе всех времен и народов.
– Фактически ненамеренно, – сказал я, – но Уидмерпул более или менее виноват в гибели Стрингема и Темплера на войне. Будучи вышестоящим начальником, отдал приказы, выполняя которые они погибли, может быть, из-за того, что потешались над ним в частной школе… Английская частная школа причиняет огромный вред. Хотя, кажется, царствующий там садизм порождает хороших поэтов. В поэзии британцы значительно превосходят американцев. Тем не менее я терпеть не могу Уидмерпула.
– По-моему, сэр, справедливость не восторжествует.
– Вы хотите сказать, Уидмерпул в конце концов одержит верх?
– Предчувствую, сэр.
– Вполне веское основание для дальнейшего чтения.
– Да, сэр.
Обсуждение продолжалось. Около девяти я опять лег в постель, натянул одеяло до подбородка.
– Дживс, меня беспокоит, что подумают художники о моем лице.
– Я бы на вашем месте не беспокоился.
– Трудно не беспокоиться, думая о том, что подумают люди. Тут не выкрутишься.
– Совершенно верно, сэр.
– Тем не менее, несмотря ни на что, мне надо отдохнуть.
– Абсолютно согласен, сэр.
Поэтому я проспал до утра, почти десять часов, в чем действительно нуждался. Эпизод в Шарон-Спрингс практически лишил меня сил, как свечу, зажженную с обоих концов, а также и посередине.
Глава 12