Проснуться драконом
Шрифт:
– Я вот тут подумал, а не продают ли егеря лишних драконов аронтцам на эксперименты? – Ингельд выпустил в потолок колечко дыма и задумчиво проследил, как оно рассеивается.
– Егеря? – с сомнением переспросил Асмунд.
– Да, я тоже сомневаюсь, что они на это способны, но на миг пришла в голову такая мысль. Что-то же с лишними драконами они делают. – И он рассказал другу о результатах своей проверки, а заодно о странной вере егерей в переселение душ.
– Так, может, они их разводят? – предположил граф. – Для себя, ну чтобы было куда переселяться.
– Может быть, – улыбнулся советник, выбив потухшую трубку в пепельницу, – может быть…
Глава 25
У
И пусть меня в последнее время этак ненавязчиво и очень обаятельно пытаются подтолкнуть к мысли, что за своих надо держаться, они плохого не пожелают, охотно верю. Только вопрос этот для себя я еще не решила – кто свои? И выбор, кстати, совсем не очевиден.
Но вот беда, как не ответить, если при попытке о чем-то умолчать тут же задают несколько уточняющих вопросов? И если бы они попытались надавить или чего-то потребовать, можно было бы на законных основаниях обидеться и вообще отказаться разговаривать. Нет, давить на меня никто не пытался, наоборот, спрашивали очень мягко и корректно, даже вредную старую драконицу одергивали, если она начинала вдруг излишне цепляться к недомолвкам. Мне не оставили никакой возможности отказаться отвечать, никакого морального преимущества. Нет, можно было бы, конечно, упереться рогом и вообще перестать разговаривать, но без всякой причины это сочли бы всего лишь дурацким капризом. И все же, когда со мной так вежливо разговаривают те, кто делать это вовсе не обязан, начинаю подозревать, что им от меня что-то очень надо. Видимо, паранойя и в самом деле заразная штука.
Не люблю, когда меня в угол загоняют, ох как не люблю. И когда неудобные вопросы под благовидным предлогом задают, тоже не люблю. Зачем, спрашивается, драконам знать, чем занимается Ингельд при дворе, причем вплоть до того, кто и что сказал? Докажите мне теперь, что это лишь простое любопытство. Но зря они подумали, что своей вежливостью лишили меня всякой возможности для маневра. Я ли повод для обиды не найду, если очень надо?
Эти высокомудрые патриархи и сами подставились. Главной их ошибкой стало то, что они считали меня этаким несмышленым ребенком, что все время проскальзывало в словах и в отношении.
Конечно, с высоты их возраста даже моя человеческая жизнь – не срок, но мне-то оно сейчас только на руку. Полагают, что разговаривают с ребенком? Вот пусть и получат совершенно детскую обиду за подобное пренебрежение.
Очередной снисходительный вопрос: не тяжело ли тебе, деточка, жить среди людей и других, неразумных драконов, где и к тебе относятся так же, как к другим фамильярам? Его-то я и выбрала как повод поскандалить.
Можно было и пропустить мимо ушей, конечно, невелика обида. Даже поверить, что мне искренне сочувствуют. Но… такой шикарный случай проверить,
Делаю вид, что обиделась. Получайте детскую истерику, многомудрые старцы!
– Да люди ко мне в сто раз лучше, чем драконы, относятся! По крайней мере, не пытаются постоянно выудить из меня какую-то информацию, отделываясь в ответ туманными намеками и невнятными обещаниями! Хотите что-то узнать, задавайте прямые вопросы, а не выпытывайте окольными путями. И пока на мои вопросы тоже не начнут отвечать, больше ни слова не скажу. Все!
На самом деле изображать партизана на допросе и отмалчиваться до победного конца я не собиралась. Глупо и бесперспективно. Этот спич и нужен-то был для двух целей: получить передышку для обдумывания своих дальнейших действий и заполучить хоть минимальное преимущество, чтобы иметь возможность задавать и свои вопросы. Так что достаточно пообижаться немного для виду и начать торговаться. А там уж видно будет, как они действовать начнут: если этим драконам что-то от меня нужно, они, поторговавшись, рано или поздно уступят. А если подобные расспросы – стандартная процедура для таких, как я, то на особые поблажки можно не рассчитывать. Максимум – объяснят, зачем им это надо.
Однако мой маленький концерт имел слегка не тот результат, что ожидалось. Я-то думала – или уговорить попытаются, или на место поставить, тогда-то торговля и начнется. А меня просто отпустили, разрешив погулять по окрестностям и пообщаться с родственниками. Мол, отдых с дороги, до завтра, а завтра можно и поговорить с новыми силами.
Вот те раз! Или им и в самом деле ничего от меня не нужно? Ну, во всяком случае, времени для раздумий у меня теперь достаточно.
Однако перспектива общения с родственниками меня откровенно озадачила. Я об их существовании все время помнила, даже Ингельду в качестве причины полета в Заповедник наплела. Однако о чем с этими совершенно незнакомыми драконами разговаривать, не представляю, хотя, кажется, и надо. Я их, пожалуй, и не узнаю при встрече, в памяти ничего, кроме весьма смутных образов, не сохранилось.
Выбралась озадаченная из пещерки, а снаружи меня только Ворон и поджидает, остальные куда-то испарились. Этот стоит, глыба черная, с нечитаемым выражением на морде. И что мне с ним делать? Скосив взгляд на дракона, глубоко задумалась.
Ладно, общение с родственниками так общение с родственниками! Тоже полезно. Им-то, надеюсь, никто не догадался запретить отвечать на все мои вопросы? А если и догадался, всегда есть шанс, что случайно что-то сболтнут. Осмотрюсь, в общем, за драконьей жизнью понаблюдаю.
– Меня отпустили с семьей пообщаться, – сообщаю Ворону. Ноль реакции. – Эй, статуя командора, очнись. Я вообще-то не знаю, где обитают мои здешние родственники.
– Я тоже не знаю, – пожимает крыльями.
Неожиданно!
И мы пошли искать. Это была та еще эпопея. Ходили, спрашивали у тех, кто мог бы помнить, у кого осенью пропал недавно вылупившийся из яйца ребенок. На меня поглядывали с любопытством. Даже порадовалась сперва, что Ворон постоянно рядом, а не сбежал в неизвестном направлении, как Артем, очкарик бессовестный. Потом огорчилась, когда поняла, какой шанс упускаю безнаказанно задать тучу вопросов. У большинства драконов, с которыми мы разговаривали, я вызывала интерес, они вовсе не прочь были пообщаться.
Но интерес этот меня несколько удивил. Неприятно чувствовать себя этакой диковинкой, вроде редкого уродца в цирке. Отношение к пропаже чужого ребенка тоже вызывает некоторое недоумение. «В самом деле такая беда случилась? Да мы и не знаем, не интересовались совсем». И так отвечают почти все, с небольшими вариациями. Не то чтобы мне было очень обидно от такого пренебрежения, но понять не могу, им всем, что ли, настолько все равно? Настолько рядовое событие, детишки регулярно пропадают, и это уже никого не трогает?