Просроченная виза
Шрифт:
Вдоль стены стояли три стула. Синий неохотно сел на один из них, с краю. Через минуту в следственный кабинет вошли двое невысоких, даже невзрачных человека и сели на два оставшихся стула.
– Прислонитесь к стене, выпрямитесь, руки на колени! – скомандовал Платонов. – Александр Борисович, пожалуйста, пригласите понятых и давайте сюда первую.
Турецкий открыл дверь, махнул ладонью, и в кабинет вошла Анжелика.
– Гражданка Сомкина, мы проводим официальное опознание. Я предупреждаю вас об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Распишитесь в протоколе. Будьте добры, взгляните на этих
Синий не поднимал глаз. Анжелика сразу указала на него, назвала и рассказала, как Алексей Евгеньевич спрятался во время обыска на фирме, а потом пришел и велел ей молчать о нем. Она не знала его профессии и не имела причин опасаться за свою жизнь.
Закончив, она расписалась там, где ей указал следователь, и покинула кабинет.
– Следующего свидетеля! – сказал Платонов.
Турецкий впустил Веретенникову.
Женщина вошла, слава богу, без собачки, видно, передала ее подержать Анжелике.
Веретенникова расписалась в протоколе опознания об ответственности.
Платонов терпеливо повторил свои вопросы. Мария Власьевна оглядела сидящих и тоже безошибочно ткнула пальцем в Грызлова:
– Вот он! Они с Игорьком сопроводили к машине Фим Анатольича. Он в шубе своей был, а этот его под ручку держал. А Игорек… с им мы побеседовали. Я еще помню, диву далась: по телику показали, как его… эта… а он, на тебе, живой! Игорек, тот еще про здоровье интересовался, да…
– Когда это было?
Мария Власьевна охотно начала рассказывать, как пошла с утра пораньше выгуливать свою Белку, как потом приехал силинский «мерседес», ну и все остальное. Она охотно расписалась под своими показаниями и удалилась, оглядываясь на мрачного Синего.
– Вы тоже свободны, благодарю вас, – сказал Платонов двоим мужчинам и понятым, участвовавшим в опознании.
Когда остались втроем, он поднялся, предложив свое место Турецкому. Тот сел, придвинул к себе следующую папку, раскрыл и уперся взглядом в Синего:
– Поехали дальше, гражданин Грызлов. Просветите нас, зачем вам потребовалось надевать на Элину Кирилловну шубу ее мужа, устраивать мистификацию и похищать женщину? Поясните также, по чьему заказу вы это проделали вместе с Кирюхиным, куда отвезли и кому сдали на руки? Я вас внимательно слушаю.
– Я уже сказал, начальник, фуфло это. Отвечать отказываюсь.
– Прекрасно. Записываю: отказывается. А знаете, Платон Петрович, почему? А потому, что он надеется, что Олег Никифорович, в благодарность, кинется его тут же избавлять от узилища. Не-а. Банкиру впору с собственным сынком разобраться бы! А этот… – он кивнул на Грызлова, – пепел, труха. Зато когда мы самого Авдеева возьмем за жопу, этот еще как запоет! Просить станет, чтоб мы его слушали, петушка нашего сладкоголосого… Давайте на сегодня кончать с допросом. Не хочет – и не надо.
Платонов изучающе окинул взглядом Синего, хмыкнул и пожал плечами. И тут Синий не выдержал, вскочил, взорвался:
– Суки вы! Не имеете права, бл…
– Что-о? – тонко и презрительно протянул Турецкий, обрывая готовую разлиться матерщину. – Это я-то не имею? Идите в камеру и умоляйте Бога, чтобы с вами ничего не случилось.
– Действительно, Алексей Евгеньевич, – скорбно-участливо вмешался Платонов, – мне сегодня доложили, что вы вроде бы недовольны
Он уже собрался вызвать конвоира, как у Турецкого в кармане заверещал «мобильник».
– Слушаю, – сказал Александр Борисович. – Слушаю, слушаю, Иосиф Ильич! Даже не представляете, как рад вас слышать! Ну что новенького по нашему клиенту из «мерседеса»? – Он глазами показал Платонову на замершего Синего, у которого, казалось, даже уши приподнялись, будто у волка. – Да-да… Неужто нашли? Вот молодцы! Ну спасибо… А волосы? Подтверждаете? Прекрасно. Что-о?! – Турецкий уже с веселым юмором взглянул на Синего и только покачал головой. – Да-а… Ну, артист! Конечно, конечно, да киньте на факс, чтоб далеко не бегать, а я кого-нибудь позже подошлю за актом экспертизы. Всего доброго, Иосиф Ильич.
– Еще что-то новенькое? – поинтересовался Платонов, снимая палец с кнопки вызова.
– Так вот, гражданин Грызлов, наш самый лучший криминалист исследовал украденный вами у Силина автомобиль и сделал следующие выводы. На заднем сиденье машины найдены волосы гражданки Силиной. Они идентифицированы с теми, что взяты на ее расческе дома. На одном из бокалов в баре автомобиля обнаружены следы ее пальцев, а в самом бокале остатки клофелина, с помощью которого вы «отключили» ее. Кроме того, – и это самое интересное – на полу и сиденье эксперт нашел следы спермы, указывающие на то, что женщина, вероятно, в бессознательном состоянии была изнасилована. Подозреваю, что вами.
– Хе! – этим восклицанием Синий выразил все свое презрение к построениям Турецкого.
– А чего – «хе»? Вам же ни одна нормальная баба, будучи в сознании, просто не даст! Такому уроду… Вот возьмем у вас сперму на анализ…
– Ага! А я дал!
– А вас никто и спрашивать не станет. Свяжут в лаборатории, как кобеля шелудивого… Сейчас акт экспертизы сюда подошлют. Я ознакомлю с ним вашего водителя, Витьку этого, а он перед такими фактами не устоит. Да, скверны ваши дела, гражданин Грызлов! Убийства и прочее – это по вашим уголовным законам вроде как даже особые заслуги. А вот насильников у вас не любят, верно? Вы же сами небось всю ночь от соседа в камере нос воротили? То-то и оно, Грызлов. Вот тут и достали мы вас. И – раскрутим, это уж я вам точно обещаю. Валите в свою камеру, к таким же, как вы…
Вошел контролер, развернул наручники.
Ах, как засверкали глаза Синего! Ах, что бы он сотворил сейчас с этими проклятыми следаками! Если бы только мог…
– Слишком много эмоций, Грызлов, – усмехнулся Турецкий, глядя, как защелкиваются наручники за спиной у Синего. – Зря сверкаете. Я вам для начала собираюсь вменить сто двадцать шестую-вторую, касающуюся похищения людей группой лиц с применением насилия, и сто тридцать первую-первую: изнасилование с использованием беспомощного состояния потерпевшей. Я сказал: для начала. И об этом через телевидение оповещу ваших коллег по профессии. Так что думайте. И не опоздайте. У вас ведь насильников, насколько мне известно, не любят, не так ли? Не сознаетесь вы, Грызлов, успеют сознаться другие. И тем получат снисхождение. И еще запомните: у вас нет тех, кто станет вас защищать и оберегать. В своей жизни, Алексей Евгеньевич, вы сумели вырастить только врагов. Ничего не поделаешь, такая она у вас, ваша жизнь…