Прости меня луна
Шрифт:
Бахриман, открыв дверь, вдохнул привычные запахи: еловых шишек, сушащихся на подоконниках, яблок, сложенных в берестяной короб, недавно приготовленной еды.
Трещали в печи дрова, на приступке дремала рыжая кошка. Ее Лоза подобрал, когда в очередной раз вернулся к развалинам монастыря. Вернулся, чтобы кинуть в горящую бездну кольца-обереги Луны и Ветра.
Луна тогда обрадовалась, прижала пахнущую дымом кошку к груди.
Их первое жилище — холодный дом на болоте, скрипучие полы, перекошенные окна, которые
— Я ее с собой в монастырь привезла.
Лоза запустил пальцы в густой мех. Кошка заурчала.
— Как же тебя зовут? — спросил он, глядя, как у Луны от нахлынувших воспоминаний наворачиваются слезы. В последние дни она часто плакала.
— Кисятушка.
— Я не о кошке. Я хочу знать, как тебя зовут. Мы уже не в монастыре.
Луна замялась.
— Тилля.
— Тилля? — он едва сдержал улыбку. — А я Саардис.
— Здравствуй, Саардис.
— А как ты думаешь, звали его? — бахриман кивнул в сторону лежащего на отцовской кровати Ветра. Глаза мужчины были закрыты. Казалось, что он спит.
Луна лишь покачала головой. Нет, она не знала. Села на край постели, положила кошку рядом.
— Тилля, его надо похоронить.
— Нет. Он не умер.
— Но у него не бьется сердце.
— Это ничего не значит.
— Тилля…
— Нет! Я сказала, нет! Он не мог умереть! Он ни за что не оставил бы меня… нас… я знаю!
— Тилля, он не бог…
— Видишь? Видишь? — Луна выпростала из-под одеяла руку Ветра. — На нем Кольцо Жизни. И оно не снимается. Кольцо не снимается только с живых!
Глава 26
Лоза застыл у двери. Отсюда, из небольшой прихожей, где помещались лишь лавка со стоящей под ней нехитрой обувкой и пара крюков на стене для полушубков, хорошо обозревалась главная комната. Беленая печь, стол, покрытый вышитой скатертью, две скамьи, а под окном широкая лавка. Виден только ее край, но этого достаточно, чтобы Лоза сжал до боли в пальцах шапку, которую только что сдернул с головы, ожидая, что его приход заметят.
Не заметили. Мало того, даже не почувствовали, что по ногам сквозануло холодом, и не услышали, как лязгнула дверная щеколда.
Лоза закрыл глаза.
Ни разу, ни разу Тилля не смотрела на него так, как сейчас смотрит на лежащего на скамье Ветра. С затаенным дыханием, любовно изучая каждую черточку его неподвижного лица. Совсем как ребенок, которому дали вожделенную игрушку, и теперь он ее бережно держит в руках, не веря своему счастью.
Пять лет. Пять чертовых лет.
Бахриман выдохнул через зубы, гоня от себя злость. Специально громко стукнул стянутыми сапогами, кидая их под лавку.
Тилля вздрогнула, убрала пальцы с руки спящего мужчины, быстро поправила скрученные на затылке волосы и только потом улыбнулась появившемуся в комнате Саардису.
— Ты сегодня долго. Ну как? Змей не объявился?
— Нет. Есть хочу.
Опомнившись, Луна метнулась к печи, сняла с горшка полотенчико, деревянной
Ей нравилось смотреть, как ест Саардис. Аккуратно, неторопливо, без чавканья, которым отличался Змей.
«Где же ты, Рыжий Свин?»
Она скучала по нему. И по Лилии. И пусть Лоза, перебирая варианты, не исключал, что она и есть Зло, уж слишком вовремя уехала из обреченного монастыря, Луна не допускала о том и мысли. Да, Лилия была Смертью. Но смертью милосердной, сострадательной…
Саардис отложил ложку.
— А как же мясо? — забеспокоилась Тилля.
— Жесткое.
Царевна покраснела.
Как ни старалась, так и не научилась готовить. Вот как Лозе удавалось все? Он и штопать ее научил, и гладью вышивать (рисунок на скатерти получился кривоватым, но ничего, в следующий раз спешить не будет, вышьет с большей любовью), и нянчился словно с ребенком, когда она заболела. Совершенно неожиданно заболела. А ведь такого отродясь не случалось. Саардис успокаивал, говорил, что это произошедшее в монастыре повлияло на ее дар, что силы не бесконечны, и не стоит их без меры тратить на Ветра.
«Боже, боже, боже!»
Луна едва не выронила тарелку из рук, когда вспомнила, как кричала на Лозу. Она проснулась среди ночи от шороха — вроде как у двери кто-то топтался. Быстро зажгла свечу и обнаружила Саардиса, перетаскивающего Ветра через порог. Вцепилась (и откуда силы взялись!), поволокла бесчувственное тело назад в дом.
— Убийца! Убийца, убийца, убийца! — визжала она, понимая, что задумал бахриман. — Ты и отца своего так же в болоте утопил?
Конечно, тут же устыдилась своих слов, потому как точно знала, почему сын родную душу не пожалел, но сказанного не воротишь.
— Ветер никогда не вернется из-за грани! — Саардис тоже в ту ночь позволил себе сорваться на крик. — Ты не можешь сидеть возле него вечно! Посмотри на себя! Кожа да кости!
Луна сдернула со своей кровати одеяло, как могла укутала лежащего на полу Ветра, сама легла рядом и крепко обняла.
— Если решишься на убийство, то убей обоих.
Спала так с неделю, поднималась только для того, чтобы ухватить краюху хлеба и вновь нырнуть под одеяло. Бахриман появлялся лишь затем, чтобы оставить еду и проведать, жива ли.
Как-то неожиданно нагрянули холода, а сил перетащить Ветра на скамью не прибавилось. Так и лежали на полу, обложившись тряпьем.
Все кончилось, когда Лоза притащил перину.
— Перебирайся на кровать. Слово даю, не трону.
Перекладывая недоеденные куски зайчатины в миску для кошки, царевна вздохнула.
Первое время, пока не приспособились к жизни на болоте, бывало, что и голодали. Но, если в силки попадал тетерев, Лоза устраивал праздник. Приготовленная на примитивном вертеле птица казалась такой вкусной, какую не подавали в царских хоромах.