Прости нас, Нат
Шрифт:
«Истон Гроув» – очень английское название для поселка, состоявшего из операционных в виде коттеджей вокруг одного большого здания, где располагались ключевые конференц-залы и лаборатории, которые предваряла мраморная приемная, эхом отражавшая шаги. И хотя они были построены от силы лет пятнадцать назад, главное здание было выполнено в стиле старинной усадьбы, с высокими потолками и рядами окон, забранных свинцовой диагональной решеткой.
Комплекс «Истон Гроув» находился вдали от города, в окружении гектаров лесов и полей, менявших окрас в течение года – от желтых рапсовых просторов по весне до голубоватой зимней изморози. Я нигде не видела такой зеленой травы, она даже шелестела под ногами, как пищевая пленка. Воздух тоже был слаще – не то, чтобы свежее, а именно как искусственный аромат геля для стирки. Если попробовать угадать этикетку, это было бы что-то между «свежим
На вводных этапах эти желтовато-бурые безжизненные поля вгоняли меня в тоску, но сегодня все прямо сияло. Крыши светились, как горячая терракота, а стопки белых коробок у операционных отражали ослепительное солнечное золото. Даже до нелепости начищенные статуи вдоль дорожки – предположительно фазаны и лебеди – искрились, словно серебряные.
Воздух был необыкновенно душистый, и я пошла в приемную окольным, более живописным путем. По пути мне встретились смотрители «Гроув» в защитных костюмах со смятыми черными мешками для мусора; их лица расплывались в радушной улыбке. Защитные костюмы сверкали, словно саваны у святых. Пара врачей кивнули мне в знак приветствия, как в фильмах товарищи без лишних слов кивают друг другу. Даже мрачноватый вид коттеджей без окон под нависшими ивами сегодня меня не смущал. Они были обманчиво симпатичными, но стоило подойти поближе, и глаз тут же подмечал облупленную краску и небрежную деревянную обшивку. Это были обыкновенные покрашенные сборные домишки, как передвижные донорские центры крови или кабинки для голосования. Двери всегда оставались закрытыми, и только люди в белом или в твиде бывали там в рабочие часы. Но сегодня солнце выбелило тени от деревьев, и записи птичьего щебета заглушали странное бряцанье и приглушенный стук, которые обычно доносились изнутри.
На тот момент я уже полгода числилась представителем частной программы здравоохранения «Истон Гроув», и меня вот-вот должны были перевести на четвертый этап лечения из пяти – «Становление», только тогда я бы стала настоящим членом организации. На этом этапе каждый пациент реагирует по-своему. Кто-то приспосабливался относительно легко, стойко соблюдая фитнес-план и новую диету, другие же воспринимали это в штыки. Была в нашей фокус-группе женщина – по-моему, ее звали Барбара, – так она засунула свои персонализированные планы прямо в мусорку с воплями: «Я что, за это им деньги плачу? Я эту фигню могла и в интернете скачать. Что ж вы заодно не сделали мне сраную раскладку на таро?» Барбару вывели и заперли в отдельной комнате две медсестрички в кремовых твидовых костюмах; они щелкали шариковыми ручками и старались скрыть раздражение за милыми улыбками (но получалось плохо). Барбара вернулась в группу через час, густо покрасневшая, сжимая в кулаке сложенный в трубочку файлик с теми же планами. После этого она уже ни с кем не говорила, а увещевания профессора о токсинах и основах питания выслушивала, плотно сжав губы и выпятив подбородок, как острие меча.
Большинство пациентов не доходили до четвертого этапа и исчезали, даже не помахав рукой на прощание. Как мучительно, наверное, зайти так далеко и просто не пройти отбор, чтобы тебя опять списали на больничную койку. Люди могли годами ждать, пока освободится место, но в итоге им говорили, что по первоначальным результатам или, например, телосложению они не подходят под «строгие критерии». За последние годы на «Истон Гроув» обрушилась лавина критики за косность и нежелание принимать людей из разных слоев общества. Я думала, что такая элитарность – временная мера: ведь к чему этот жесткий отбор, когда мир увядает у них на глазах? Те, кого не приняли, смотрели на нас, как будто мы скрывали генетическую тайну, но на самом деле мы понятия не имели, почему выбрали именно нас.
В первые дни на первой стадии нас водили на одни и те же процедуры – забор крови,
Это чувство согревало изнутри, когда вокруг тебя суетится столько специалистов, стремясь узнать, что ты за человек. Два консультанта спрашивали меня о маме, и хотя от их вопросов у меня перехватывало дыхание, они участливо пожимали мне локоть и поили сладким чаем с молоком – становилось полегче. Вкус у него был странный, но к нему привыкаешь. Приторный чай, густо заправленный сливками. Выпьешь пару чашечек, и тебя будто обняли. Никогда не забуду, как Фиа, мой консультант по ovum organi, слегка кивнула, протягивая мне расшитый платочек, чтобы промокнуть мои слезы. «Оставьте себе», – мягко сказала она. Но когда время консультации истекло и я вышла из кабинета обратно в приемную, я снова ощутила одиночество. Неприкаянность. Я еще чувствовала сахар на губах, но ощущала себя совершенно разбитой, и мне так хотелось, чтобы мое имя снова высветилось на табло и следующий врач собрал меня по частям.
Нас поощряли знакомиться и общаться между процедурами, но поскольку кандидаты были на грани отчаяния, а критериев отбора никто не знал, все держали свои истинные чувства при себе, а ближних – на расстоянии. Тем временем консультанты в твидовых костюмчиках прохаживались по периметру, уткнувшись в планшеты, и кто-то то и дело, словно по рассеянности, щелкал шариковой ручкой.
Мне тяжело давалось постоянно находиться под наблюдением. Я замыкалась и терялась, когда другой кандидат задавал мне вопрос, даже самый безобидный, вроде: «Ну как сегодня на дороге, добрались без проблем?» И каждый раз, когда я начинала заикаться или теряла нить разговора, консультанты тыкали в свой экранчик и тихонько мне улыбались. В конце концов я решила лишний раз не болтать и просто делать вид, что совсем не паникую. Не стискивать так сильно зубы, скушать сливу.
Естественно, не все сюда пришли по собственной воле. В какой-то процедурный день я заметила девочку, на вид еще вчерашнюю школьницу, которая ссутулилась на кресле напротив. Я читала брошюру под названием «Увядание – Как очиститься внутри и снаружи», но невольно наблюдала за ней. На девочке было черное кожаное пальто и розовые боты-мартинсы, глаза скрывала прядь блестящих каштановых волос. Даже если бы она подняла глаза и поймала на себе мой взгляд, то тут же отвернулась бы и уткнулась лицом в костлявые колени, погрузившись опять в свои мысли. Она все время теребила то кнопки на пальто, то молнию, то распустившиеся нитки на кресле. На бейджике у нее было написано: «16: Джейн», и каждый раз, когда на табло появлялся ее номер, она секунд двадцать, не меньше, не двигалась с места и только потом отрывала бедра от кресла, будто голова и тело противились этому больше, чем ноги.
Но под конец того дня я, кажется, ее раскусила. Ее участие в программе проплатили родители, и по какой-то причине она взбунтовалась. Может, они решили обеспечить ей членство в Гроув вместо того, чтобы отправить в университет, но скорее всего, Джейн просто привыкла жить на всем готовеньком и платила родителям черной неблагодарностью. В большинстве программ Джейн бы сразу отсеяли, ведь тысячи других людей, не задумываясь, заняли бы ее место, не проронив ни слова, без лишнего шума. Но, как водится, Джейн прошла весь курс до конца, с вечно недовольным лицом.
И Джейн была не единственной среди представителей Гроув, кто источал флюиды тайного богатства. Потенциальным членам приходилось не раз преодолевать финансовые препятствия, чтобы пробиться в программу. Сперва ты делал невозвратный взнос для участия в лотерее, а потом еще платил аванс, если проходил отбор на тестирование. А если тебе посчастливилось дойти до вводной части (второй этап), то назначался ежемесячный сбор. Каждый переход на новый этап выливался в кругленькую сумму, а также корректировался ежемесячный сбор. Так продолжалось до самого выпуска с пятого этапа, когда тебя переводили на амбулаторное отделение «Истон Гроув», и тогда ты просто бессрочно платил ежемесячный сбор. Ходили слухи, что «Истон Гроув» немало помогла своим членам в тяжелой финансовой ситуации, но я ни разу не встречала людей, которые бы не излучали довольства от жизни в достатке.