Прости за любовь
Шрифт:
– Чего? Любопытство, знаете ли…
Она повернула голову к машине:
– Я на дороге?
– Да, вы упали на дорогу, и я вас чуть не переехал.
– Упала на дорогу? – девушка с удивлением уставилась на Диму, но вдруг скривилась и прижала руку к затылку. – Мне надо встать…
– Не разрешайте ей! – крикнула женщина из толпы. – Вдруг помрет – что тогда вам делать? Пусть сидит, пока скорая не приедет. Я сейчас вызову, – она помахала телефоном.
– Ага, буду я тут сидеть, пока задница к дороге
– Да что вы такая непослушная?! – Дима с трудом ее удерживал. – А если у вас что-то сломано?
– Да ничего у меня не сломано! Отпустите! Мне холодно!
И он отпустил ее.
Худая, грязная, стоит, пошатываясь. Пальто потертое, темные волосы стянуты на затылке резинкой, шея тощая, ноги голые, в одном тапочке, а вокруг валяются какие-то вещи, большая клетчатая сумка «радость оккупанта» и кривой черный сапог.
«Что бы это могло значить?» – подумал Дима.
Девушка с удивлением разглядывала людей и вещи.
– Тут так получилось, – начала объяснять все та же женщина, будто услышав мысли Димы. – Сначала вылетели вещи вон из того окна на четвертом этаже, – она ткнула пальцем вверх, – а потом девчонка выбежала вон из того подъезда, – женщина показала рукой на подъезд. – Она собирала вещи, ругалась и грозила кулаком окну, потому вас и не заметила. А как заметила, так от страха и шлепнулась на дорогу. – Женщина поставила на асфальт сумку, из которой торчала тонкая палка колбасы.
– Не твое дело, чего я шлепнулась! Какого черта уставились? – рыкнула девушка на толпу. – Жалеете, что меня по асфальту не размазало? Пошли вон, суки!
Кто-то обложил ее матом, и девушка бросилась на обидчика. Дима схватил ее за рукав и оттащил к машине. Она вырвала руку и, что-то зло бормоча, подняла с грязного снега сумку.
– Идиотка, сумасшедшая! – раздалось в толпе.
– Козлы!
Дима принес кривой сапог:
– Наденьте, вы же босая… Вы что, не видите?!
– Я все вижу! – Она вырвала сапог.
Сапог оказался с левой ноги, а босой была правая. Девушка тут же, на снегу, переобула тапочек на другую ногу, надела сапог и, сгорбившись, принялась складывать вещи в сумку. Ее руки дрожали, она шмыгала носом.
– Поищите носки, – посоветовал Дима, – да и наденьте что-нибудь, вы же простудитесь!
Девушка его не слушала и еще больше сгорбилась. Дима, решив помочь, собирал разбросанные вещи, но во всей этой куче не было ни одного носка. Кто-то из зевак тоже помогал.
– Ну вот, надо же! – в сердцах сказала она, когда толстый бумажный пакет, перевязанный тесемкой, вдруг развалился в ее руках и из него посыпались какие-то бумаги; среди них был диплом. Не такой, как когда-то получил Дима, в солидной корочке с гербом СССР, а обычный ламинированный кусочек картона.
Дима бросился собирать бумаги, но она оттолкнула
– Что вы такая злая?! Я, что ли, виноват во всем этом?! Это вы упали под мой автомобиль!
– Да пошли вы с вашим автомобилем!
Дима хотел огрызнуться, но не смог. Ему было жаль эту несчастную, собирающую старые, сильно поношенные вещи. На вид ей было лет тридцать, а то и больше: две глубокие морщины между бровями, уголки рта опущены, движения угловатые, голова клонится к плечу, будто она хочет спрятать ее под мышкой.
С воем сирены подъехала полицейская машина. Из нее вышел полицейский, другой остался за рулем.
– Здравствуйте! – Полицейский сразу почему-то подошел к Диме. – Старший сержант Рудько. Что тут происходит?
– Вот эта, в одном сапоге, – Дима показал на девушку, – упала на дорогу. Прямо мне под колеса.
– Ушибы есть?
– Я ее не зацепил, но вообще-то не знаю, с ней невозможно разговаривать. Я просил ее не вставать, пока скорая не приедет, но она – видите!
Девушка стряхивала грязь с белого свитера.
– Гражданка, что происходит? – крикнул Рудько.
– Ничего! – Девушка скомкала свитер и направилась к сумке.
– Это ваши вещи?
– Мои.
– Как они здесь оказались?
– Оказались – и все!
– Тэ-экс… Ваши документы.
– Если найду.
– Где найдете?
– Вот здесь! – она развела руками.
Подошел второй полицейский.
– Ее вещи вылетели из окна, – подала голос женщина с колбасой. – Я как раз дорогу переходила и все видела.
– Из какого окна? – спросил второй полицейский, с любопытством оглядывая добротную пятиэтажку.
– Вон из того, на четвертом этаже, – женщина показала на окно, – второй подъезд, от лифта направо. Я живу в этом доме, в третьем подъезде.
– Вот что, Сердюк, – сказал Рудько, – иди в квартиру и выясни, что там произошло.
Сердюк вернулся минут через пятнадцать с женщиной в короткой куртке, лосинах и сапогах на шпильке. Под мышкой она держала злобно тявкающую собачонку с алым бантом на мохнатой голове.
– Товарищ старший сержант, вот паспорт этой, в одном сапоге, – сказал Сердюк, протягивая паспорт, – она работает домработницей у гражданки Федченко и живет у нее.
Старший сержант взял паспорт.
– Вы гражданка Федченко?
– Да.
– Это мой паспорт! – воскликнула девушка, держась на расстоянии.
– Да, ваш. Тэ-экс… – Полицейский полистал документ. – Шумейко Катерина… Родилась восьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. – Он перевернул странички. – Вы из Луганской области?
– Да, из Луганской.
– Беженка?
– Да, беженка.
– А документ где?
– Он с паспортом лежал.
– Почему не принесли удостоверение беженца? – спросил он у Федченко.