Просто дети
Шрифт:
Я взглянула на его лицо. В его мертвенных синих глазах было написано все, что он перенес. На миг во взгляде затеплилась жизнь. Он беспокоился — не о себе, а о нас.
У нас не было денег, чтобы расплатиться за номер. Едва забрезжила заря, я разбудила Роберта, помогла ему одеться и спуститься по пожарной лестнице. Оставила его на тротуаре, а сама поднялась за нашими папками. Они составляли все наше имущество.
Подняв глаза, я увидела, что несколько печальных жильцов машут носовыми платками. Высовываются из окон с криками: «Прощайте, прощайте». Вот что они говорили детям, сбежавшим из Чистилища.
Я остановила такси. Погрузила Роберта, затем папки. И прежде чем забраться в такси
Роберт положил голову мне на плечо. Я почувствовала, как напряжение уходит из его тела.
— Все уладится, — сказала я. — Я вернусь на работу, а ты выздоровеешь.
— Мы прорвемся, Патти, — сказал он.
Мы поклялись, что больше никогда друг дружку не оставим, пока оба не почувствуем, что готовы идти по жизни в одиночку. И эту клятву мы не нарушили, хотя впереди нас ожидало еще много всяких разностей.
— Отель «Челси», — сказала я таксисту, выворачивая карманы в поисках мелочи. В своей платежеспособности я была далеко не уверена.
Отель «Челси»
Сегодня я — Майк Хаммер: [48] смолю сигареты «Кул», читаю грошовые детективы, сижу в холле и дожидаюсь Уильяма Берроуза. А вот и он, чертовски элегантный: темное габардиновое пальто, серый костюм, галстук. Несколько часов я дежурю на посту, кропаю стихи. И вот Берроуз выкатывается из «Эль-Кихоте»: подвыпивший, слегка растрепанный. Поправляю ему галстук, ловлю для него такси. Так ужу нас с ним заведено, по молчаливой договоренности.
48
Майк Хаммер — герой романов Микки Спиллейна, частный детектив, «крутой парень» и «одинокий волк», презирающий закон.
В промежутках между выполнением этих обязанностей изучаю местные нравы. Глазею, как тусовщики слоняются по холлу. Стены завешаны всяческой мазней — гигантскими, режущими глаз картинами, которые их авторы втюхали Стэнли Барду вместо арендной платы. Энергия и отчаяние оборотистых юных дарований бьют в отеле через край. Тут выходцы из всех социальных слоев. Бродяги с гитарами и удолбанные красавицы в викторианских платьях. Поэты-торчки, драматурги-торчки, кинорежиссеры-банкроты, французские актеры. Всякий, сюда входящий, — уже кто-то, даже если во внешнем мире он — никто.
Лифт поднимается медленно. Доезжаю до восьмого — может, Гарри Смит [49] у себя? Берусь за дверную ручку, но за дверью — мертвая тишина. Стены желтые, казенные, как в школе. По сути, как в тюрьме. Иду в наш номер по лестнице. Захожу пописать в общий туалет на этаже, объединяющий нас с неведомыми нам жильцами. Отпираю нашу дверь. Роберта нет — только на зеркале записка. «Пошел на большую 42-ю. Я тебя люблю. Синь». Подмечаю: он разложил свои вещи по местам. Мужские журналы сложены в аккуратный штабель. Проволочная сетка скатана в рулон и обвязана, баллончики с краской выстроились в ряд под раковиной.
49
Гарри Эверетт Смит (1923–1991) — музыковед, антрополог, коллекционер, мистик, художник, кинорежиссер.
Включаю электроплитку. Наливаю воды из-под крана. Сначала льется какая-то бурая жижа. Пусть стечет. Ничего страшного, это только ржавчина и минералы — так говорит Гарри.
Мои вещи в нижнем
50
Дядюшка Уиггили — герой сказок американского писателя Говарда Р. Гэриса (1873–1962).
Роберт сел в кресло под монохромной работой Ларри Риверса. [51] Он был очень бледный. Я встала на колени, взяла его за руку. Ангел-морфинист сказал, что иногда в «Челси» дают номер взамен на произведения искусства. Я решила предложить наши. Свои парижские рисунки я считала сильными. А работы Роберта несомненно превосходили все, что висело в холле. Но первой помехой на моем пути стал управляющий Стэнли Бард.
Гордой походкой я вошла в его кабинет и уже готовилась воспеть нам хвалу. Но он тут же показал мне жестами, чтобы я удалилась, а сам продолжал телефонный разговор, казавшийся бесконечным. Я присела на пол рядом с Робертом и задумалась о нашем положении.
51
Ларри Риеерс (1923–2002) — американский художник, музыкант и скульптор, один из предтеч поп-арта.
Гарри Смит материализовался внезапно — словно бы вышел из стены. Растрепанные серебряные волосы, нечесаная борода. На меня уставились горящие любопытством глаза, увеличенные линзами очков а-ля Бадди Холли. Гарри взбудораженно сыпал вопросами, в которых тонули мои ответы:
— Кто вы как у вас с деньгами вы близнецы почему у тебя на запястье лента?
Он дожидался свою приятельницу Пегги Байдермен — надеялся позавтракать за ее счет. Удрученный собственными неурядицами, он все же посмотрел на нас сочувственно и принялся хлопотать вокруг Роберта, который от слабости даже голову не мог приподнять.
Гарри стоял перед нами, слегка сгорбленный, в потрепанном твидовом пиджаке, льняных брюках и замшевых сапогах, склонив голову набок, точно смышленая охотничья собака. Тогда ему едва перевалило за сорок пять, но на вид он был совсем старик — правда, с нескончаемым запасом ребяческого энтузиазма. Перед Гарри благоговели: он составил «Антологию американской народной музыки», [52] которая на кого только не повлияла — от совершенно безвестных гитаристов до Боба Дилана.
52
«Антология американской народной музыки» («The Anthology of American Folk Music») — сборник из шести виниловых дисков, составленный на основе личной коллекции Смита 1927–1932 годов.
Роберт говорить не мог — сил не было, а я, пока дожидалась своей аудиенции у Барда, побеседовала с Гарри о музыке Аппалачских гор. Гарри упомянул, что снимает фильм по мотивам пьес Брехта, и я продекламировала кусок из «Пиратки Дженни». Так между нами завязалась дружба, хотя Гарри был слегка обескуражен нашей бедностью. Он бродил за мной по холлу, повторяя:
— Неужели вы не богачи? Ты точно уверена?
— Нам, Смитам, разбогатеть не суждено, — сказала я. Он остолбенел.
— Твоя фамилия на самом деле Смит? Ты точно уверена?