Просто дыши
Шрифт:
Глория ответила ему усталой улыбкой.
— Спасибо, но у меня планы на сегодняшний вечер. — Она тронула его за рукав. — Увидимся, партнер.
«Мини» все еще пахнул новенькой машиной, несмотря на то что Сара была его уже вторым владельцем. После встречи с Брайди Шафтер она села за руль, чувствуя себя словно выжатый лимон. Она не знала, что делать дальше, и у нее даже не было дорожной карты.
Она сказала себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы вернуться обратно в Гленмиур. Скоро весь городок будет знать, что она вернулась домой с поражением — женщина, которую предали, —
Ее телефон зазвонил. Она посмотрела на экран, подавила приступ паники и ответила на вызов.
— Откуда ты взял мой номер?
— Нам нужно поговорить, — сказал Джек, не обращая внимания на ее вопрос. — Мои предки тоже так думают. Все так думают.
— А я так не думаю. И мой адвокат тоже. — На самом деле Брайди не выразилась так определенно, но она посоветовала Саре пока не давать ему больше информации, чем нужно.
— У тебя есть адвокат? — изумился Джек.
— А у тебя нет? — Она подозревала, что он позвонил Кливу Кренски в ту же минуту — в ту же секунду, — как снял с себя в тот день одежду, которая все еще воняла Мими Лайтфут. Его колебания только подтвердили эту догадку.
— Я уже дала ей номер Клива, — сказала Сара. С выложенной кирпичом парковки перед ней открывался вид на гавань Гленмиура и живописную площадь. Она выглядела такой старомодной и непорочной, словно кадр из ностальгического кинофильма, с полотняными навесами над витринами магазинов, с мисками воды, выставленными для любой собаки, которая пройдет мимо, с корзинами цветов, свисающими с фонарей, и с бизнесом, который уважал нежелание города меняться. Здесь не было лицензированных магазинов или светящихся вывесок, просто атмосфера простых былых времен.
— Не делай этого. — Голос Джека был напряженным и сухим.
Старая привычка тревожиться о каждом его вздохе едва не подвела ее. Она выпрямила спину, упершись в сиденье автомобиля.
— Ее зовут Бернадетт Шафтер…
— О, превосходно.
— …и я собираюсь обсудить с тобой определенные вещи.
— Тогда почему бы тебе не выслушать меня?
Она посмотрела на бухту Томалес. Флотилия коричневых пеликанов качалась на воде на фоне вечереющего неба, на котором клубились синие и хлопково-белые облака. Джеку не нравился Гленмиур. Он считал, что это — отстой, место, куда приезжают умирать старые хиппи… или они превращаются в фермеров и выращивают устриц до конца своих дней. Хотя прошли многие годы, она все еще помнила, какой это был удар для ее отца. Это беспокоило ее тогда и беспокоит сейчас. Разница была в том, что теперь она кое-что делала ради этого и ради тех других болезненных вещей, которые он говорил, а она проглатывала, извиняя это недостатком вежливости.
— Я слушаю, — сказала она.
— Ты не можешь просто зачеркнуть пять лет брака…
— Нет, это сделал ты, а не я. — Она видела, как над морем поднялись несколько чаек, отбрасывая тень на воду. — Как долго ты был с ней? — спросила Сара.
— Я не хочу говорить о ней. Я хочу, чтобы ты вернулась.
Сара была потрясена, не просто его словами, но страхом, который слышался в его голосе.
— Ты хочешь, чтобы я вернулась? Ради чего? О, у меня есть идея. Мы можем вместе сдать анализы. Да, Джек. Если ты считаешь, что измена — это недостаточно плохо, предупреждаю тебя, что я собираюсь сдать анализ на СПИД.
Она сморгнула слезу унижения.
— Это невозможно. Мы с Мими только вдвоем.
Сейчас. Не «были вдвоем», а сейчас вдвоем.
— В самом деле? И ты знаешь это… откуда?
— Я просто знаю, хорошо?
— Нет, ничего хорошего, и у тебя нет никакого представления, с кем она была до тебя.
— Она была. — Джек на мгновение замолчал. Затем он сказал: — Сара, разве мы не можем просто оставить эту тему? Мне жаль, что я сказал, что хочу развода. Это было глупо. Я просто не подумал.
О боже. Очевидно, Клив объяснил ему финансовую сторону разрыва с безупречной женой.
— Так что ты говоришь, ты передумал?
— Я говорю, что я с самого начала не имел этого в виду. Я был напуган, Сара, и чувствовал себя растерянным и виноватым. Причинить тебе такую боль… это было последнее, чего я хотел. Я был в панике и плохо справился со своей задачей.
Она и в самом деле чувствовала, что поспешила, и заметила это с неприятным толчком. Хотя она, без сомнения, была пострадавшей стороной, но она была в войне сама с собой. Часть ее продолжала любить его, та часть, которая провела ее сквозь лечение от рака и попытки забеременеть, таяла при звуке его голоса. В то же время та часть ее, которая только что пережила невыносимое унижение в кабинете адвоката, все еще хранила память о том, как ее муж трахает другую женщину.
— У меня болит голова, Джек. Для меня не имеет значения, хорошо или плохо ты справился с задачей.
— Забудь о том, что я сказал в то утро. Я не имел этого в виду. Мы можем пережить все проблемы, Сара, — сказал он, — но не так.
Стайка птиц исчезла, оставив бухту зеркально плоской и пустой, прекрасной в вечернем свете.
— Итак, знаешь что? — спросила она. — Я чувствую необходимость перемен.
Он колебался.
— Нам нужно поговорить о нас, — сказал он. — О тебе и обо мне.
— У тебя нет никакого представления о том, что мне нужно. — Сара не была сердита. Она была настолько далека от злости, что вошла в красную зону чувства, какого никогда не испытывала раньше, она даже не знала, что оно существует. Это было плотное, уродливое место с темными углами, где ярость собиралась и порождала образы, о которых она даже и не догадывалась. Там не было картинок, на которых она делает ужасные вещи с Джеком, там были картинки, где она делает ужасные вещи с самой собой. Это пугало ее больше всего.
— Сара, возвращайся домой, и мы…
— Мы — что?
— Справимся с этим как люди, которые заботятся друг о друге вместо того, чтобы общаться через адвокатов. Мы даже не можем назвать это расставанием. Мы можем все исправить, вернуться к тому, как все было раньше.
Ах. Ну да, сначала он говорил как злой, импульсивный, но честный человек. После того как адвокат объяснил ему, чего это будет ему стоить, он погрузился в раскаяние.
Она видела грузовик цвета шартреза, который выехал с бульвара сэра Фрэнсиса Дрейка и медленно двинулся к северу. На боковой дверце был нарисован тюлень — символ Гленмиура с 1858 года. Над головой у него сходились красные конические лучи, а позади было что-то вроде насоса. Коричневая от солнца татуированная рука с закатанным рукавом высовывалась из окна машины. Водитель немного повернулся, и Сара заметила бейсбольную кепку и темные очки.