Просто дыши
Шрифт:
— Мне нравится Брэдли, — согласилась она. — И Адам. Мне нравятся оба имени.
— В самом деле? — Сара положила уснувшего младенца в колыбельку. И улыбнулась ему. — Еще два часа, и мне придется повторить это снова.
— Когда они станут старше, — попросила Аврора, — не рассказывайте им, что они плакали.
Сара все еще улыбалась.
— Я не жалуюсь, в самом деле. Я не раздражаюсь. На самом деле я люблю все это. Странно, да?
— Нет.
Аврора вышла и принесла свой подарок.
— Я сделала это для вас, — сказала она, чувствуя некоторое смущение. — Для вас и вашей семьи.
Глаза Сары просияли, когда она развернула бумагу. Минуту она смотрела, а затем воскликнула:
—
— Итак, что случилось между вами и моим папой? — выпалила вдруг Аврора. Она ничего не могла с собой поделать. Этот вопрос таился в глубине ее сознания все время, пока она была здесь.
И теперь, когда она спросила, она следила за тем, какой эффект это произвело на Сару. Ее кожа пошла пятнами, и, может быть, она даже немного вспотела.
— Почему ты думаешь, что что-то случилось? — спросила она Аврору.
— Я не знаю. Но вы, ребята, действуете очень похоже друг на друга.
— Мы друзья. Я не могу этого объяснить. — Сара коснулась кончиками пальцев своих губ почти бессознательным жестом. Когда она заметила, что Аврора смотрит на нее, она положила руки на колени.
— Просто друзья? — настаивала Аврора.
— Ты задавала этот вопрос своему папе?
— Он дал мне тот же ответ.
— Он сказал, что мы друзья?
— Он не слишком много рассуждает о таких вещах. Вот почему я спрашиваю вас. Однако и вы тоже ничего мне не говорите.
— Это потому, что у меня нет ответов. Дорогая, я даже не знаю, который сейчас час и надела ли я туфлю на правую ногу. Анализировать мои отношения с твоим отцом сейчас не лучшая идея. Ты меня понимаешь?
«Нет, не понимаю», — думала Аврора, но она знала, что не получит от Сары ответа, во всяком случае не сегодня.
Часть шестая
36
В три месяца близнецы блестяще прошли осмотр. Казалось странной жестокостью наградить их прекрасные показатели уколом в бедро, но именно это они и получили.
— Приступим с благоговением, — сказал педиатр. Он уже дал каждому младенцу по капельке тайленола [13] , просто из предосторожности. — Вы готовы, мамочка?
Сара погладила головку Адама, прикусила губу и кивнула. Он был в неведении о том, что ему предстоит, он фыркал и ворковал, его вполне можно было размещать на плакате педиатрического здоровья. Затем последовал быстрый холодящий мазок стерильной хлопковой ватки и укол иглы.
13
Тайленол — тайленол ацетаминофен, патентованное средство от головной боли и простуды (заменитель аспирина) в таблетках и капсулах производства компании «Макнил консьюмер энд спешалти фар-масютиклс», отделения компании «Макнил-Пи-пи-си». Ранее производился также компанией «Джонсон энд Джонсон». Рекламный лозунг: «Надежное облегчение». В октябре 1982 года страну потрясли сообщения о случаях отравления со смертельным исходом, вызванного
Одно мгновение все было тихо. Потрясающие голубые глаза Адама широко раскрылись, и его рот сложился в безупречное «О» ошеломленной агонии. Затем последовала продолжительная задержка дыхания — ответ на боль, такую искреннюю, что его маленький язычок задрожал. Его боль едва ли не бросила Сару на колени.
— Прости меня, — взмолилась она. — Прости меня. Прости, прости.
Брэдли присоединился к брату, потому что так было всегда. Когда один плакал, второй делал то же самое. Однако, когда подошла его очередь делать прививку, он побил рекорд брата по чудовищному крику. К тому времени, как все было кончено, Сара была готова попросить себе валиум. Затем крик прекратился, так же быстро, как и начался. Мальчики лежали в своих переносках, слезы бежали по пылающим щекам, пустышки ходили туда-сюда.
— Так всегда с младенцами, — сказал доктор. — В ту же минуту, как боль проходит, проходят и слезы. Если бы со всеми людьми было так, мир был бы более счастливым.
Помощница педиатра напомнила Саре, что она должна привести детей на следующую прививку, и она записала это как минимум три раза, так чтобы, когда она вернется домой, у нее были напоминания в трех местах — в календаре, на входной двери и на дверце холодильника. Она была почти уверена, что не забудет.
Она в эти дни почти все забывает, думала она, устраивая детей на сиденье автомобиля и направляясь домой. Она никогда не помнила, какой сегодня день, или ингредиенты в денверском омлете, или номер своей социальной безопасности. Тогда почему она не может забыть тот день в больнице, когда Уилл пришел к ней? Она могла прокручивать этот день в голове, словно кинофильм, кадр за кадром, останавливаясь, чтобы изучить каждый момент. Поцелуй, который заставил каждый нерв вспыхнуть жизнью. И еще слова, словно она их только что услышала: «Я влюблен в тебя».
Это было безумием. Он должен был знать это. Он должен был знать, что она не позволит себе влюбиться в него.
Нельзя, только что разлюбив одного человека, влюбиться в другого посреди развода. Она не должна была позволить этому случиться. Это просто результат ее страха и одиночества, разве не так?
Ход истинной любви не следует предсказанному образцу. Это словно беременность, когда каждый следующий шаг происходит согласно некоему предустановленному биологическому плану. И даже тогда, когда план выполняется как по нотам, все равно остается место для сюрпризов.
Она положила пальцы на рулевое колесо. Когда она впервые сняла обручальное кольцо и платиновый перстень с желтым бриллиантом, которое Джек подарил ей на помолвку, его призраки оставались с ней еще долгие месяцы. Ее палец был бледным и сморщенным на том месте, где было кольцо Джека. На то, чтобы избавиться от следа, ушла вся беременность, дополненная отеками. Она гадала, сколько потребуется времени, чтобы исцелить отметину на ее сердце, и сможет ли она когда-нибудь жить полной жизнью.
Она то и дело натыкалась на Уилла — на фермерском рынке, в кофейне, на детском пляже, тонкой полоске песка у бухты, окруженном высокими арками деревьев городского парка. В таком месте невозможно было уклониться от встречи, и, кроме того, несмотря на то что ей больно было встречаться с ним, его дружба значила для нее все. Они разговаривали об Авроре, о работе и о детях, о жизни, о смехе и боли и обо всем, что было у них на сердце.