Просто любовь
Шрифт:
Назад в общагу я ехала с открытыми глазами. Выглядывая из-за плеча Лукаса, я смотрела на улицы, пролетавшие мимо. Это было захватывающе, но не страшно. Я доверяла ему. И не только теперь, а с той самой первой ночи, когда я согласилась, чтобы он отвез меня в общежитие.
Кеннеди вот так бы ни за что не остановился. Разумеется, он не применял силы — этого и в помине не было, — но если я просила: «Не надо!» — он переворачивался на спину и закрывал лицо рукой, успокаивая себя. «Господи, Джеки, ты меня доконаешь!» —
Когда мы действительно стали вместе спать, я подумала, что теперь, наверное, угрызения совести оставят меня в покое, ведь я тормозила его очень редко. Но если такое все-таки случалось, то мне приходилось терзаться даже сильнее. Кеннеди резко останавливался, как будто я сделала ему больно. На компромиссы он не шел: все или ничего. Сделав несколько глубоких вдохов, он включал игру или начинал щелкать каналы. Или мы шли чего-нибудь поесть. И я казалась себе самой нехорошей девушкой в мире.
Ну а Лукас еще целый час меня целовал. Проскользнув рукой ниже молнии моих джинсов, он спросил: «Так можно?» — и, когда я разрешила, снова надолго залепил мне рот своими губами. Ощущение от прикосновения его пальцев к плотной джинсовой ткани оказалось гораздо сильнее, чем я ожидала: меня это потрясло и немного смутило. Взглянув на лицо Лукаса, я почувствовала, какое удовольствие доставляет ему тот отклик, который он получает от моего тела. Ничего, кроме приятия его прикосновений, он сейчас от меня не хотел. Его взгляд, казалось, просил: «Оставь мне что-то, чего я буду ждать».
Теперь он прощался со мной у входа в мое общежитие. Было поздно, но спать не хотелось: холодный воздух разогнал сонливость. Пока мы ехали, мои руки грелись у Лукаса под курткой. Отложив в сторону свои перчатки и два наших шлема, он обнял меня под пальто, поверх свитера:
— Понравился набросок?
Я кивнула:
— Да. Спасибо, что показал рисунки… и прием.
Лукас прислонился лбом к моему и закрыл глаза:
— Угу… — Он поцеловал меня в нос, а потом в губы. Мне стало почти больно. Почти. Я выдохнула, не отнимая губ. — Тебе лучше зайти в здание, пока не… — Он поцеловал меня еще крепче.
— Пока что? — спросила я, положив руки на его твердую грудь.
Он вдохнул и выдохнул через нос, сжал губы и стиснул руки у меня на талии:
— Ничего. Иди.
Я поцеловала его в щеку. Он отстранился.
— Спокойной ночи, Лукас.
Он стоял, опершись о свой «харлей» и глядя на меня:
— Спокойной ночи, Жаклин.
Я поднялась по ступенькам, взялась за ручку входной двери и только тогда заметила, что на крыльце стоит Кеннеди: сощурясь, он поглядывал то на меня, то на Лукаса. Когда я подошла, он посмотрел мне в лицо:
— Джеки… я решил заскочить к тебе, думал, мы поговорим. Но Эрин сказала, тебя нет и она не знает, придешь ли ты вообще.
Выходя из комнаты, я оставила записку. Нетрудно себе представить, с каким наслаждением подруга бросила
— Мог бы сначала прислать эсэмэску. Или позвонить.
Он пожал плечами. Одна его рука была в переднем кармане джинсов, а другой он убрал со лба волосы.
— Мне просто нужно было зайти в общагу…
Я наклонила голову набок:
— Ты просто зашел в общагу и подумал, не заглянуть ли ко мне мимоходом, а я тут как тут?
Вообще-то, до недавнего времени я и сама собиралась просидеть все выходные в своей комнате, но это не имело отношения к делу.
— Конечно, я не думал, что ты непременно должна быть у себя, — отнекивался он, — и все-таки надеялся тебя застать. — Он снова метнул взгляд на обочину дороги. — Этот парень… Он ждет тебя или как?
Тут я наконец обернулась: Лукас по-прежнему стоял, прислонившись к мотоциклу и скрестив руки. Даже в свете прожекторов, установленных возле общаги, нельзя было рассмотреть черты его лица, но поза говорила сама за себя. Я подняла руку и помахала, чтобы он знал: мне ничто не угрожает.
— Нет. Он просто меня подвез.
Бросив в сторону Лукаса презрительную усмешку, Кеннеди обратил свои пронизывающие зеленые глаза на меня:
— По-моему, он не понимает, что значит «просто подвезти».
— Мне все равно, как по-твоему. Чего тебе надо, Кеннеди?
Какой-то парень, заходя в здание, крикнул: «Кен Мур!»
Кеннеди поздоровался с ним, дернув в его сторону подбородком, а потом ответил:
— Я же сказал: хочу с тобой поговорить.
Я обхватила себя руками за плечи: меня начинал пробирать холодок, которого я не ощущала, прижимаясь к Лукасу.
— О чем? Ты разве не все сказал, что было нужно? Хочешь опустить меня еще сильней? А мне, знаешь ли, эта перспектива совсем не улыбается.
Он вздохнул: мол, опять эту истеричку ни с того ни с сего взорвало, вот и терпи… За три года наших отношений мне много раз приходилось смотреть на эту мученическую физиономию. Так Кеннеди показывал мне, что я проявляю недостаточно «гибкости» (его любимое словечко). Я уж почти забыла все это, а теперь вот пришлось вспомнить.
— Ты могла бы проявить немного гибкости, — сказал он, будто читая мои мысли.
— Правда? А мне кажется, у меня куча причин, чтобы быть негибкой. Или упрямой. Или упертой как баран.
— Достаточно, я понял, Джеки.
Я подбоченилась:
— Меня зовут Жаклин.
Он подошел ближе, сверкнув глазами. На какую-то долю секунды мне показалось, что он злится. Но тут же я поняла, что это не злость. А вожделение.
— Жаклин, я понимаю, я обидел тебя. Я сам заслуживаю всего того, что испытала ты. И как бы ты меня ни ругала, ты имеешь на это право.
Кеннеди потянулся рукой к моему лицу. Я отскочила. В мыслях у меня все спуталось. Он опустил руку и сказал:
— Мне тебя не хватает.