Просто солги

Кузнецова Ольга Исааковна

Я не знаю, кто я в этот момент. Но определенно я уже не та "Кесси", которую подразумевал Ким, называя меня подобным именем.

Рукой небрежно касаюсь головы: грязные распущенные волосы и еще что-то нежное, легкое. Шелковая лента похожа на ту нить, которая связывает меня с миром, из которого я пришла. Шелк — материал чистых помыслов, и я должна стать такой — чистой.

Такси тормозит резко, чудесным образом не провоцируя меня выблевать наружу с большим аппетитом съеденный в самолете обед.

Думаю: "Ну

все".

Но это вновь ошибка. Еще не все.

…

Мои мысли похожи на обрывки: резкие, необдуманные, сумбурные, на первый взгляд. Я могу казаться сумасшедшей, не в своем уме, не в своем теле. Я могу казаться не с этой планеты. В это сложно поверить, но, не считая, конечно, мафиозных разборок, я вполне обычная. Точнее, совсем обычная.

Просто я не вижу. И даже не знаю, каково волосы цвета у моего нового знакомого. Но уж точно не "пшеничного".

— Я ведь сплю, да? — спрашиваю я неуверенно. — Или меня взяли играть безбашенную барби в один из боевиков. Определенно, все так и есть.

Шон смеется — и его смех похож на смех Кима. Я в его квартире, "небольшой", как уже успел просветить меня мой новый знакомый, но, натыкаясь на лестницу на второй этаж, я начинаю сомневаться в его словах.

Я кажусь себе полной идиоткой и, тем не менее, продолжаю молоть всякую чушь:

— Но есть еще вариант, что ты маньяк. Злобный, кровожадный маньяк.

— Меня Ким попросил за тобой присмотреть, — нехотя говорит Шон и уже не смеется.

Я тоже замолкаю и замираю. Чувствую, как перестает биться мое крошечное сердце. Я как море Уэддела (море Уэдделла — море, омывающее Антарктиду на западе. Прим. Автора) — такое холодное, что никак не могу замерзнуть.

— Тогда понятно, — неопределенно отвечаю я и понимаю, что Ким, хоть и оптимист, продумывает все до мелочей. Он оптимист, потому что уверен в завтрашнем дне.

Черт, мне бы его уверенность.

— Твоя комната на втором этаже, — устало сообщает мой новый знакомый (старый знакомый Кима). И я чувствую, как на глазах тает его напускная оболочка. Он уже больше не веселый и располагающий — он просто усталый. — Я провожу тебя, покажу, где ванная. Дальше сама справишься?

— Угу, — киваю я.

Между нами уже больше нет спокойствия — только одна холодная напряженность, как будто не этот парень всего час назад рассказывал мне, как прекрасен ночной Нью-Йорк. Они все одинаковые: Ким, Шон… Все хотят довести меня до ручки. У них всех одна миссия — окончательно потопить Кесси Слоу в болоте из ее обманчивых чувств (Slough — "Слоу" — в буквальном переводе фамилия героини означает "болото" — прим. Автора).

Шон осторожно ведет меня вверх по лестнице, и я даю ему свою руку с открытым пренебрежением.

— Знаешь,

а Ким говорил, что с тобой будет сложнее. Сказал, что ты будешь брыкаться, как черт, и никуда со мной не поедешь, — пытаясь приободрить меня, сообщает Шон. Но он выбирает неправильную тактику: при упоминании Кима я только сильнее вскипаю.

— Он был прав, — нехотя соглашаюсь я, а затем добавляю: — Просто я сразу тебя раскусила.

Лгунья Кесси — так бы назвал меня Ким, если бы узнал всю правду. Но он никогда не узнает, и мне этого достаточно.

По участившемуся дыханию парня я понимаю, что Шон мне не верит.

— Так вы братья? — небрежно спрашиваю я, при этом очень сильно боясь промазать со своим предположением.

— С чего ты взяла? — ухмыляется мой новый-Кимов-знакомый.

— Смеетесь одинаково. И дышите. У тебя вот волосы пшеничные?

— Нет. — По его расслабленному голосу понимаю, что отвлекающий маневр сработал. — И у Кима не пшеничные. У Кима волосы темные, черные почти, а глаза синие. Как у тебя, только…

Но он не заканчивает, и, тем не менее, я знаю, какова невысказанная фраза: "Как у тебя, только не такие мутные".

Я делаю вид, что не расслышала его последнего предложения.

Лгун Ким — так бы я назвала сейчас Кима, будь он рядом.

…

Нью-Йоркский воздух тяжелый, но почему-то дышать им вовсе не тяжело. Через открытое окно в мою комнату — Шон сказал, что это и вправду "моя комната", — врывается легкий ночной ветерок. Но мне его мало. Я широко расставляю руки и пытаюсь загрести ветер в свои объятья, но воздух нематериальный, хотя я и чувствую его каждой клеточкой истощенного тела.

В этой "моей комнате" даже есть телефон. Не знаю, сколько раз я уже звонила Киму, на память набирая его домашний номер, прекрасно при этом понимая, что дома его, конечно же, не окажется.

"Добрый день! Вы позвонили Киму Уайту. Сейчас меня нет дома. Если у вас что-то срочное для меня, оставьте голосовое сообщение после звукового сигнала".

Я ничего не оставляю. Автоответчик же ясно говорит: "…если у вас что-то срочное". У меня же нет ничего срочного. Я просто хочу убить Кима, но это может и подождать. Не так важно.

Уже светает — я чувствую это, потому что за долгое время одиночества я успела научиться определять время суток, основываясь только на собственных ощущениях. Еще слышу, как под окнами снуют первые прохожие. Слышу шорох — возможно, дворник сметает гнилую осеннюю листву.

Мне не хочется спать. Мне уже вообще ничего не хочется. Ни-че-го.

От нечего делать проверяю, вся ли я на месте: осторожно нащупываю губы, медленно очерчиваю нос, боязливо дотрагиваюсь до глаз. Ресницы мягкие, недлинные, но их очень приятно пощипывать.