Просто судьба
Шрифт:
Сам он был там только однажды, еще в юности. И так никогда и не смог забыть восторга, который испытал от увиденного.
Об этом он много рассказывал своим дочерям, но и история рода Мэнсфордов и дома, в котором жили многие его поколения на протяжении веков, не была оставлена им без внимания.
Он поведал девочкам о героических подвигах, вписанных в историю теми, кто носил это имя.
Рассказывал о той роли, которую они сыграли в сражениях при Аджинкоте и Вочестере.
И о том выдающемся
— Папе очень обидно, что у него нет сына, который мог бы стать героем, о каком он рассказывал нам сегодня утром, — обратилась однажды Мена к матери.
— Конечно, любимая, и именно поэтому вы обе обязаны постараться восполнить то, что он не может иметь, отдавая ему как можно больше вашей любви и внимания.
Мена была согласна с матерью, но Алоиз возразила:
— Думаю, что отец должен быть счастлив, что у него есть мы. Ведь мы обе такие красивые!
Она была как раз в том возрасте, когда девушка начинает осознавать свою привлекательность.
И Алоиз понимала, насколько она красива: мальчики в церковном хоре заглядывались на нее, а друзья родителей прерывали беседу, обращая на нее свои восторженные взоры, когда она входила в комнату.
Мена с тоской подумала, что именно красота Алоиз стала причиной, по которой сестра покинула семью и забыла о них.
Сама же Мена была счастлива жить с матерью, которую очень любила.
И все же иногда ей приходило в голову, что было бы совсем неплохо общаться со сверстниками, веселиться, радуясь каждой удачной шутке, и придумывать забавные развлечения.
Ее мать не находила радости ни в чем. После смерти мужа ее словно охватила какая-то апатия, безразличие ко всему, что происходило вокруг.
Мена с отчаянием понимала, что не в силах придумать ничего, что могло— бы принести матери радость и сделать ее хоть чуточку счастливее.
«Вся ее жизнь так зависела от папы, — думала девушка, — что с его смертью она потеряла не только его любовь, заботу и внимание, но и смысл своего существования, не стало того человека, ради которого стоило заботиться о себе и своей внешности».
В свои сорок два года Элизабет Мэнсфорд все еще оставалась очень красивой. А когда отец только женился на ней (Элизабет было тогда столько же лет, сколько сейчас Мене), ее прелестная внешность очаровывала всех.
Где бы ни появлялась молодая пара, юную супругу осыпали комплиментами, а Лайонела поздравляли с удачной женитьбой.
От похвал она словно расцветала еще больше, подобно бутону розы, распускающемуся под лучами солнца.
«Вот-вот, — думала Мена, приближаясь к дому, — мама совеем как цветок».
Элизабет Мэнсфорд была причудливым цветком, угасавшим без внимания и интереса к себе.
«Теперь,
И она стала мысленно перебирать живущих по соседству знакомых, которых можно было бы пригласить.
В округе было много семейных пар, но она никак не могла припомнить ни одного подходящего неженатого мужчину, который составил бы компанию матери на время ленча или обеда.
Было несколько мужчин, не связанных брачными узами, но совсем молодых, почти ровесников самой Мены.
Правда, весь этот год они соблюдали глубокий траур, поэтому вполне вероятно, что за это время в окрестностях появились новые обитатели, о которых она еще не знала.
«Я должна что-нибудь предпринять! Маме это необходимо», — твердо решила Мена, направляясь к дому.
Она прошла через холл, откуда вела наверх великолепная дубовая лестница с искусно вырезанными балясинами перил, и вошла в гостиную.
Это была одна из самых очаровательных комнат в доме.
Невысокий потолок, два больших арочных окна и прекрасный мраморный камин, сделанный на месте старинного очага.
Госпожа Мэнсфорд сидела на диване у окна.
Диван стоял так, что солнечные лучи, проникавшие сквозь алмазные грани оконных стекол, сверкали на ее волосах, придавая им золотистый блеск.
И у матери, и у дочери волосы были одного цвета, а кожа у обеих — бледно-розовая, почти прозрачная.
А вот глаза у Мены были темнее — темно-голубые, почти синие, и их не затуманивала грусть и подавленность.
Элизабет посмотрела на приближающуюся к ней дочь.
— Как твоя прогулка, Мена? — спросила она.
— Я прошлась по полю и вернулась через лес, — ответила Мена. — Взгляни, мама, я принесла тебе венерины башмачки. Я подумала, ты будешь рада, ведь они так прекрасны.
Миссис Мэнсфорд взяла цветы из рук дочери.
— Они премилые, — согласилась она. — Это ведь тоже орхидея, в наших оранжереях никогда не переводились орхидеи, когда мы могли позволить себе оплачивать работу садовников, заботящихся об этих цветах.
— Да, мама, я знаю и всегда вспоминаю, как ты была великолепна, когда заколола их в волосы на какой-то званый обед.
Неожиданно се мать рассмеялась.
— Я хорошо помню тот обед, — сказала она. — Дамы в роскошных диадемах негодовали, потому что все мужчины рассыпались комплиментами передо мной, игнорируя их бриллианты.
— Ты зашла, чтобы пожелать мне спокойной ночи, — продолжала вспоминать Мена, — и мне показалось — я увидела сказочную принцессу.
— Я и чувствовала себя принцессой из сказки, ведь со мною был твой отец, — заметила миссис Мэнсфорд, и в ее глазах вновь появилась печаль.