Просто вдвоем
Шрифт:
– Усадишь меня или мне самой принять какую-нибудь позу? Может, такую?
Если бы я дотронулся до нее, то рисовать бы уже не смог.
– Просто устраивайся так, чтобы не застывать в неудобном положении. Это займет некоторое время.
Ее обтягивающая кофточка слегка расходилась на безупречной груди. Над шортами виднелась полоска загорелой кожи.
Я прислонился к стене и стал ждать, когда Мелоди устроится. Она откинулась на гору подушек, рассыпав по ним свои волосы, как золотой водопад. Согнув одну ногу, вытянула вторую и дотронулась своим большим пальцем до моего. И наконец, не сводя с меня глаз, расстегнула
– Так хорошо?
Ее голос слегка дрожал. У меня затряслись руки. Черт! Несколько раз медленно вдохнув и выдохнув, я кое-как сосредоточился и сказал:
– Супер.
Она улыбнулась. Пока я работал, мы молчали. Тишину нарушали только наши нервные покашливания и шуршание моего карандаша. Пошевелившись, Мелоди снова тронула мою ступню. Я машинально сделал ответное движение. Наконец я внимательно оглядел набросок и передал его ей.
– О боже! – Мелоди посмотрела в блокнот, затем на меня, потом опять в блокнот. – Я знала, что ты хорошо рисуешь… но это… потрясающе! – Она вытянула ноги и окинула себя оценивающим взглядом. – Правда, в жизни я так не выгляжу. Это восхитительно!
Взяв у нее блокнот, я положил его на нижнюю полку, прямо у нас над головами.
– Поверь, в жизни ты еще лучше.
Не поднимая на меня глаз, Мелоди провела рукой по моим татуировкам – совсем не так, как вчерашняя девица на лодке. Той, видимо, казалось, что ощупывание моих плеч входит в стоимость тура, который оплатил ее папаша.
– Хочешь еще раз поцеловать меня? – спросила Мелоди, по-прежнему не глядя мне в лицо.
Я склонился над ней, скользнул ладонью под ее кофточку и, задержав руку на талии, подождал, когда она поднимет глаза. Как и два дня назад, мы поцеловались осторожно, не смыкая век. Со стороны движения наших губ, наверное, показались бы вялыми. Вдруг Мелоди ухватилась за мою футболку и потянула меня вниз. Мое колено оказалось между ее колен, и уже не было смысла скрывать, в каком состоянии находилось то, чем я прижался к внутренней стороне ее бедра. Мелоди смежила веки и открыла рот. Я не стал тратить время на попытки взвесить все за и против, потому что уже утратил способность думать. Сплетясь с ней языками, я тоже закрыл глаза, и мои руки принялись шарить везде, докуда могли дотянуться.
Мы сели, стараясь не прерывать поцелуя. Она стряхнула с себя кофточку, на которой я расстегнул оставшиеся три пуговицы. Через секунду на край кровати полетела и моя футболка. Под моим нетерпеливым взглядом Мелоди расцепила крючки на лифчике, и я снял его, проведя ладонями по ее плечам. Она задрожала, когда мои пальцы проследили изгибы ее торса. У нее было стройное тело танцовщицы, спортивность которого подчеркивала податливая полнота груди. Отбросив бюстгальтер, я лег на спину и привлек Мелоди к себе, положив руки ей на ягодицы и дотрагиваясь языком до сосков. Она замерла надо мной на выпрямленных руках.
Ее стоны стали громче. Когда я прихватил сосок губами, она закричала и отпустила руки. Мы перевернулись. Упершись в стену, я подтянул Мелоди под себя и с нажимом протиснул бедро между ее ног. Она впилась ногтями мне в плечи и упоенно меня поцеловала, а после скользнула ладонью вниз по моему животу. Я слегка приподнялся, позволяя ее теплой мягкой руке лишить меня остатков самообладания, и, опершись на один локоть, расстегнул на ней шорты. Мои пальцы так легко вошли внутрь
Вернувшись в реальность, мы медленно высвободили руки. Я взял свою майку и вытер сначала ее пальцы, потом свои. Мне хотелось облизать их, чтобы изведать вкус Мелоди, но я почему-то не решился. Соорудив из одеяла кокон, я прижал ее к себе. Мы сидели и смотрели друг на друга, пока не задремали.
Когда я проснулся, Мелоди уже ушла. Рисунок она забрала с собой.
Лукас
Только в субботу вечером я наконец-то отправил Жаклин письмо. Оно состояло из четырех коротких предложений исключительно делового содержания. Никаких заигрываний. Ее ответ тоже был сдержанным, хотя она и спросила про мои выходные. Я не удержался и ответил, что они удались на славу, добавив: «Особенно пятница. А как прошли твои?»
В ее коротком ответе выделились три слова: «Хорошо, одиноко, плодотворно».
Нам всем бывает нужно побыть наедине с собой, но эта девушка не имела права на одиночество.
Я достал плотную бумагу, угольные карандаши и набросок, на котором Жаклин была изображена лежащей навзничь. Штрих за штрихом перенося на листок стройные очертания ее тела, я вспоминал поцелуи, пробуждавшие во мне желание большего. Растушевывая тени под грудью Жаклин, я повторно переживал прикосновения к ее мягкой коже, которые она мне позволила. Я рушил стену между нами, вместо того чтобы укреплять кладку.
Повторив рисунок, я прикнопил его к стене своей спальни прямо напротив подушки.
В среду, к концу лекции по экономике, внутри меня разгорелась нешуточная борьба между желанием рассказать Жаклин правду о себе и стремлением продолжить начатую игру, в которой я исполнял роль сексуального наемника, помогающего ей пережить личную драму. Сценарий выглядел идеально: я провожу время с первой за несколько лет достойной девушкой, а она расправляет крылья, забывает своего самовлюбленного бывшего и снова становится хозяйкой собственного тела.
Я заглушил внутренний голос, твердивший мне, что этого недостаточно.
Жаклин, наверное, тоже была занята осмыслением наших отношений. За несколько дней она ни разу не написала Лэндону и не прислала эсэмэску мне. Перестала появляться в «Старбаксе». Только пару раз оглянулась на меня во время лекций. В пятницу к ней подошел Мур. Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз и держа одну руку в кармане, уверенный в собственной неотразимости.
Я не видел лица Жаклин, когда они разговаривали, но ее поза показалась мне напряженной. Боясь не сдержаться и стереть самодовольную ухмылку с рожи Мура, я поскорее вышел в коридор.
В пятницу вечером я получил письмо от Ральфа Уоттса, помощника начальника полиции кампуса. Его назначили ответственным за курсы самообороны, которые проводились на базе и за счет университета. Прошлой осенью я увидел на доске объявлений афишу и спросил Уоттса об этой программе. Тогда он послал меня на курсы по подготовке инструкторов, после чего я дважды участвовал в тренировках на общественных началах: обкладывался защитными подушками и служил боксерской грушей тем студенткам и сотрудницам, которые выражали желание три недели кряду жертвовать субботним утром ради основ самообороны.