Просто вместе
Шрифт:
Во сне у нее порой искажалось лицо и подрагивали губы. Слишком много горя, неудач и сожалений… Порой бывало так трудно, так трудно… Нет, довольно, она больше не должна об этом думать, тем более что он просыпается — волосы всклокочены, на щеке отпечатался шов обивки.
— Сколько времени?
— Скоро пять…
— О, черт, уже?
— Франк, зачем ты все время чертыхаешься?
— О, трам-тарарам-там-там, уже?
— Ты голоден?
— Да нет, пить хочу… Пойду пройдусь…
«Ну вот, — подумала старая дама, — ну вот…»
— Ты уходишь?
— Да
— Если увидишь рыжего мужчину в белом халате, может, спросишь, когда меня выпишут?
— Угу, спрошу… — пообещал он, выходя.
— Такой высокий, в очках и…
Он был уже в коридоре.
— Ну что?
— Не видел его…
— Как?
— Брось, бабуля… — весело сказал он, — ты же не разнюнишься из-за пустяков?
— Нет, но я… Как же мой кот? И птички… Дождь шел всю неделю, и я боюсь за инструменты… Я не убрала их, они наверняка заржавеют…
— Я заеду на обратном пути и уберу их в сарай…
— Франк…
— Да?
— Забери меня с собой…
— Ччерт… Ты опять… Я так больше не могу…
Она спохватилась.
— Инструменты…
— Что?
— Их нужно смазать машинным маслом…
Он взглянул на нее, надув щеки:
— Ну это если будет минутка, ладно? Так, но это не главное, сейчас у нас гимнастика… Где твои ходунки?
— Не знаю.
— Бабуля!
— За дверью.
— Подъем, старушка, сейчас я покажу тебе птичек!
— Нету здесь никаких птичек. Одни грифы да стервятники…
Франк улыбался. Ему нравился бабкин скепсис.
— Все в порядке?
— Нет.
— Что опять не так?
— Мне больно.
— Где?
— Везде.
— Так не бывает, это неправда. Покажи, где именно у тебя болит.
— У меня болит в голове.
— Это нормально. Там у всех болит… Давай покажи мне своих подружек…
— Не хочу… Поворачивай. Не хочу их видеть, все они мне надоели.
— А вот тот старичок в блейзере — он вроде неплох, а?
— Никакой это не блейзер, дурачина ты мой, а вовсе даже пижама… К тому же он глухой, как пень… И с претензиями…
Она переставляла ноги и злословила о товарищах по несчастью — значит, все в порядке.
— Ладно, я поехал…
— Уже?
— Да, уже. Ты же хочешь, чтобы я позаботился о твоей цапке и граблях… А мне, между прочим, завтра рано вставать, и никто не подаст завтрак в постель…
— Ты позвонишь?
Он кивнул.
— Обещаешь, а сам никогда не звонишь…
— Времени нет.
— Набери номер, поздоровайся и можешь сразу вешать трубку.
— Ладно. Я, кстати, не уверен, что смогу вырваться на той неделе… Шеф везет нас на пирушку…
— Куда?
— В «Мулен-Руж».
— Правда?
— Конечно, нет! Мы едем в Лимузен, к парню, который поставляет нам мясо…
— Странная идея…
— Вот такой у меня шеф… Считает, что это важно…
— Значит, ты не приедешь?
— Не знаю.
— Франк…
— Да?
— Врач…
— Я знаю — рыжий, постараюсь его отловить… А ты упражняйся, ладно? Массажист тобой не очень доволен…
И добавил, развеселившись удивлению бабушки:
— Видишь, я все-таки звоню…
Он убрал в сарай ее инструменты,
— Не волнуйся, папаша, и ничего не бойся. Она вернется…
Звонок сотового вывел его из оцепенения. Это была его подружка. Он стал с ней заигрывать, девица захихикала.
Она предлагала сходить в кино.
Он гнал со скоростью 170 километров в час и всю дорогу искал предлог, как затащить ее в койку, минуя кинозал. Он не очень-то любил кино. К концу фильма всегда засыпал.
К середине ноября, когда холод начал свою подлую подрывную работу, Камилла решила наконец отправиться в хозяйственный магазин, чтобы хоть как-то улучшить свои жилищные условия. Она провела в магазине всю субботу: бродила между полками, гладила деревянные панели, восхищалась инструментами, гвоздями, винтами, болтами, дверными ручками, карнизами, банками с краской, лепниной, душевыми кабинами и всякими хромированными штучками-дрючками. Потом она отправилась в отдел садоводства, и все там привело ее в восторг: резиновые сапоги, мотыги, сетка для птичника, горшочки для рассады, чернозем и пакетики со всевозможными семенами. Одновременно она наблюдала за покупателями: беременная дама выбирала обои в пастельных тонах, молодая пара собачилась из-за уродливого бра, бодрячок предпенсионного возраста в башмаках на резиновом ходу что-то измерял столярной рулеткой и записывал результаты в блокнот.
Жизнь научила ее не доверять очевидному и не строить планов на будущее, но в одном Камилла была совершенно уверена: когда-нибудь очень-очень нескоро, когда она станет совсем старенькой, седой и морщинистой, а ее руки покроются коричневыми пятнами, у нее будет свой собственный дом. Настоящий дом с медным тазом для варки варенья, жестяной коробкой с песочным печеньем на верхней полке буфета, крепко сколоченным крестьянским столом и кретоновыми занавесками. Камилла улыбалась. Она знать не знала, как выглядит кретон, и вовсе не была уверена, что ей нужны именно такие шторы, но ей нравилось, как звучит это словосочетание — кретоновые занавески… У нее в доме будут комнаты для друзей и — кто знает! — может, и друзья тогда появятся? Она заведет кокетливый садик, куры будут нести яйца (она любит яйца всмятку), кошки станут охотиться на мышей-полевок, а собаки гонять кошек. Рабатка душистых трав, камин, продавленные кресла и повсюду книги. Белые скатерти, круглые узорчатые салфетки, купленные на распродаже, музыкальный центр, чтобы слушать любимые оперы отца, и печка, на которой она будет запекать к обеду мясо с морковью…
Она сможет запекать все что захочет…
Маленький домик — такие рисуют дети, с дверью и двумя окнами с обеих сторон. Старенький, скромный, тихий, увитый диким виноградом и плетистыми розами. По крыльцу будут ползать черно-красные букашки-красноклопы. Вечерами она станет сидеть на теплых каменных ступенях и ждать возвращения цапли…
В старой теплице она устроит мастерскую… Хотя… в этом она как раз не уверена… До сих пор руки плохо ее слушались, может, и не стоит больше на них рассчитывать…