Просто жизнь

Аношкин Михаил Петрович

Но вот Чиликин подошел к ним, вытер платком со лба испарину, сказал:

— Гектара два наберется.

— Завышаешь, — возразил Лобов.

— Какие же два, какие?! — вмешался и Якупов. — Шаги-то у вас какие?

Чиликин зло глянул на обросшее лицо Якупова и повернулся к Лобову:

— По-твоему сколько?

— Гектар или чуть больше.

А самому хотелось сказать: «Слушай, Чиликин, брось ты это, ну, чего ты, как репей, прицепился к человеку? Ясно же, что вика на зерно не пойдет, только на сено. Да когда ее еще скосят? Тут изо всех сил тянемся, чтоб хлеб убрать, видишь,

какая нынче тяжелая уборка. И поставь себя на его место, где бы ты этих телок погнал? Где?»

Но Иван Георгиевич промолчал, ему очень не хотелось связываться с Чиликиным.

Акт составили. Иван Георгиевич подписывал его с тяжелым сердцем. Весь остаток дня грызла совесть, ночью никак не мог заснуть. Все вспоминалось, с какой надеждой смотрел на него Якупов, как ловил каждое слово. Если оно было сказано в защиту, воодушевлялся, пререкался с Чиликиным. Но когда слово не обороняло, замыкался в себе, горбился и лез за кисетом. Цигарки крутил с палец толщиной. Шестеро детей. Десять человек семьи!

Нет, нет, с этой жалостью можно далеко зайти. У самого семья немаленькая — пятеро детей. И устал он от всех этих передряг, страшно устал, хватит с него, да и здоровье уже не то.

С войны вернулся без трех ребер. Восемь лет назад попал в автомобильную катастрофу, покалечило ногу. Во время катастрофы погибла жена. И хотя женился второй раз, и жена попалась ласковая и работящая, и от нее растет два пацана, все равно порой подступает такая тоска, что зеленеет в глазах… Разве хватит у него жалости на Якуповых, разве хватит злости на Чиликиных?

Нет, с него достаточно, ему и так жизнь чаще, чем другим, подсовывает всякие невзгоды, не хватало, чтобы он их сам зазывал! Допустил Якупов потраву — пусть отвечает.

На другой день приехал главный агроном производственного управления Макар Иванович Коныгин, здоровенный такой дядя и шумливый в придачу. На лацкане потертого пиджака зеленел институтский значок, прозванный остряками «поплавком». Макар Иванович институт заканчивал заочно, будучи уже в летах, «поплавок» ему был дорог, и он носил его постоянно. Лобова он оглядел строго, свел недовольно у переносья брови:

— Мешки под глазами, и вообще видик…

— Благо у вас бы их не было.

— А что есть? Ладно. Семена засыпал? Не все? Когда же все?

Макар Иванович обстоятельно и придирчиво обследовал семена, а потом раскричался на Лобова, пообещал примерно наказать за нерадивость. Но крик был не злым, просто Макар Иванович хотел показать, что он очень строгий. Да только строгим быть не умел, вот и кричал, и никто на него не обижался, потому что знали, чего стоит этот крик. Не обиделся и Лобов.

А дело было вот в чем. Высевали нынче пшеницу «Саратовская-29». Гектаров на пятьдесят семян не хватило, и Лобов посеял «Весну». И «Весна» дала отменный урожай, оставив далеко позади «Саратовскую». Иван Георгиевич и решил на будущий сев запасти только «Весну». А Коныгин вот против, гремит вовсю:

— Эх, вы, народец! Ни черта не понимаете! «Саратовская» — это же сильная пшеница, вы не умеете ее возделывать, а хаете!

«Чего я с ним буду спорить? — успокоил себя Иван Георгиевич. — Если ему надо, чтоб мы сеяли «Саратовскую», мы ее и посеем. Ему

с высоты виднее, а моя колокольня маленькая. Недоставало еще по этому поводу нервы трепать». Лобов тут же приказал вывезти пшеницу сорта «Весна» на хлебоприемный пункт, а сам прикидывал в уме, с какого же массива взять на семена «Саратовскую». Коныгин ласково потрепал Ивана Георгиевича за плечо и сказал:

— Со мной не спорь. Я в этих делах больше академика знаю.

Ивана Георгиевича отвлекли от дум неотложные дела: не клеилась уборка на дальнем поле. Вечером, когда он вернулся в деревню, ошарашили новостью.

Якупов с горя напился до умопомрачения, ходил по деревне и кричал, что в их совхозе правда и не ночевала — нет ее здесь, что зоотехник Генка Чиликин прохвост и вымогатель, а агроном Иван Георгиевич овечка, только и умеет, что блеять. И грозился: мол, пусть только еще раз явится сюда Генка Чиликин! Он ему выдерет ноги с корнем и вместо них поставит спички. Может быть, все и кончилось бы мирно. Накричавшись вволю и потеша свою душеньку, Якупов ушел бы спать. Но надо же было — в деревню приехал Чиликин. Якупов увидел его, когда тот вылезал из машины. Протер глаза, словно бы убеждаясь, что Чиликин ему не привиделся и, издав победный клич:

— А-а! Ты тут! — выломал из забора жердь и понесся на зоотехника. Чиликин оторопел. Ему бы скорее в машину и уехать от греха подальше. А он вместо этого пустился наутек, крича благим матом:

— Дуррак! С ума спятил, что ли?!

Якупов, размахивая жердью, бежал за ним. Маленький Чиликин несся прытко, опасность подгоняла. Далеко оторвался от преследователя. Из конторы выскочил управляющий и побежал наперерез пастуху. Якупов опустил жердь, и она ударила управляющего по плечу. Степан Андреевич охнул и присел, обхватив ушибленное плечо рукой. Якупов сразу отрезвел, кинул на дорогу жердь и зло сплюнул:

— Степан Андреевич, невзначай, видит бог, невзначай… Не тебя хотел…

— Убирайся отсюда! — заорал на него управляющий и медленно пошел к конторе.

А Чиликин бежал без оглядки почти до околицы, там остановился перевести дух и оглянулся. Якупов в это время скреб затылок, затем неожиданно сорвал с себя кепку, шмякнул ее о землю и принялся топтать. Натоптавшись вдоволь, побрел домой, низко наклонив голову. А Чиликин из своего далека погрозил ему кулаком:

— Я тебя упеку, бандюга!!

Вот какая история приключилась в деревне, пока Иван Георгиевич налаживал уборку на дальнем поле. Настроение снова безнадежно испортилось. Якупов — тихоня, это знает каждый, водку пил только по праздникам. И вон какое коленце выкинул тихий Якупов. Эх, неладно все получается. Ну за каким дьяволом надо было затевать эту комедию с актом? Кому это нужно? Ведь потрава-то пустяковая и как в ней винить Якупова? А теперь, если управляющий даст делу ход, то упекут Якупова в тюрьму за хулиганство, а может, что и похлеще припишут, если прокурор окажется таким, как Чиликин. И все из-за того, что ты, Иван Георгиевич, поставил свою подпись под актом. Зачем поставил против своей совести? Управляющий сидел в конторе чернее тучи. На агронома даже не взглянул. Чиликин вскочил со скамейки, подпрыгнул возле Ивана Георгиевича: