Простое море
Шрифт:
— Здорово, — восхитился Абрам. — Как в книжке! Его, наверное, петь можно.
— А на какой мотив? — спросил Васька.
Абрам закатил глаза и стал что-то бубнить себе под нос. Через некоторое время он воскликнул:
— А вот на этот! Дай-ка стихи...
Васька отдал ему листок, и Абрам запел низким, глуховатым голосом на мотив старого, полузабытого танго:
Скорость — самый полный, до предела, Мы идем домой, домой, домой...Васька сел к Абраму на койку и стал подтягивать ему, заглядывая в листок. Потом
— Какая песня! — сказал Васька. — Теперь у нас своя песня есть.
— Хорошая песня, — согласился Абрам. — Только непонятно, что она наша. Вот если бы в ней про «Градус» хоть слово было...
— Витька, допиши про «Градус», — попросил Ломакин.
Витьку осенило мгновенно.
— В последнем куплете можно четвертую строчку так петь:
«Градус» возвращается домой.— Блеск! — крикнул Васька, и они хором пропели:
Я вернусь усталый, но счастливый, Помашу им радостно рукой. Наши чайки ждут нас терпеливо, «Градус» возвращается домой!— Пошли, споем ее на палубе, — предложил Абрам.
— Пошли! — поддержал Васька Ломакин.
Они оделись в ватники и поднялись наверх. «Градус» уже подходил к базе. Ветер стал слабее, волна не так сильно раскачивала судно. Витька, Васька и Абрам уселись на середине трюма прямо на мокрый брезент и, не обращая внимания на брызги, стали орать свою песню. Коля Бобров, заметив на трюме из ряда вон выходящее сборище поющих матросов, заподозрил неладное, опустил стекло и прислушался. Ветер был в скулу, и песня долетела до него от слова до слова. Голоса матросов были трезвые, хоть и нельзя сказать, что хорошо поставленные. Слова в песне были вполне приличные и местами даже трогательные. Когда кончилась песня, Коля Бобров взял мегафон и крикнул:
— Это что за самодеятельность?
— Это мы песню сочинили, — сложив руки трубочкой, ответил Васька Ломакин.
— А мотив тоже вы сочинили? — ехидно спросил старпом.
— Мотив народный, — ответил Абрам. — А слова вот Витькины. В стенгазете стихи тоже он сочинил, помните?
— Помню. Приличные стихи для стенгазеты. Ну ладно. Разрешаю вам продолжать сочинение песен и плясок...
Старпом влез на мостик, взял три пеленга, спустился обратно, нанес на карту место и рассчитал момент поворота. Определить этот момент нужно было с аптекарской точностью, ибо фарватер узкий, а буи и вехи, ограничивающие его, уже сняты. Еще раз проверив расчеты и дождавшись нужного времени, старпом скомандовал поворот. Видневшаяся в полутора милях гавань базы была вся заставлена судами. Суда загородили оба створных знака. Ориентироваться было не по чему. У Коли Боброва стало нехорошо на душе. Он прекрасно знал, что ширина фарватера — всего девяносто метров. Справа глубина три метра. Слева — два с половиной. Более чем достаточно, чтобы сесть. Призвав на помощь всю свою штурманскую интуицию, он вел судно по невидимой дороге...
Внезапно открылась дверь. В рубку боком зашел Сергей Николаевич. Его лицо было обмотано шерстяным шарфом. Видны были только глаза и кусок носа.
— Вы же правее идете, Николай
Старпом отошел в сторонку, предоставив капитану управление судном. На волнах покачивались льдины. Около входа в гавань, загораживая его, стояло поле битого льда. «Градус» вошел в лед носом. Зашуршали, заскрежетали по бортам льдины, сдирая краску с железа.
— Играйте аврал, Николай Николаевич, — сказал капитан. — Интересно, куда бы нам стать... Все забито.
Он долго смотрел в бинокль, потом решил:
— Станем вон туда, к Угольному причалу. Между лихтером и водолеем есть местечко...
Ломая лед и маневрируя ходами, «Градус» добрался до свободного места на Угольном причале. Когда подали швартовы, капитан прислонился к гирокомпасу, лег на него грудью и тихо сказал:
— Николай Николаевич, пожалуйста, доложите по телефону командиру отряда, что мы прибыли... И вызовите машину. Я сам сейчас вряд ли до каюты дойду...
Миф об аргонавтах
У длинного, далеко вынесенного в гавань причала лесозавода грузились лихтера. От биржи к причалу по дощатому настилу мола на сумасшедшей скорости носились уродливые лесопогрузчики. Казалось странным, что нелепая машина со штабелем досок под брюхом не опрокидывается на поворотах. Лесопогрузчик опускал доски на причал. Кран осторожно приподнимал штабель, разворачивал и опускал в чрево лихтера. У края причала, бортами друг к другу, стояли три новеньких буксира немецкой постройки. Их корпуса с высоко задранным полубаком и низким срезом кормы были окрашены шаровой краской. Четким красным ободом выделялась марка на крейсерской фальштрубе.
— Один из них наш, — сказал Игорь.
— Красивые корабли, — произнес Иван, поставил чемодан и утер со лба пот рукавом.
Игорь не знал, что Иван напихал в чемодан. Он тоже поставил свой чемоданчик, в котором лежало белье, свитер да пара книжек.
— Ну, отдохни, — сказал он. — И надо говорить не «корабли», а «суда». Корабли в военном флоте плавают.
— У меня мозга за мозгу заходит с вашей терминологией, — вздохнул Иван. — Жарко-то на Севере как, а?
— Это еще не Север...
Иван достал записную книжку, огляделся, записал несколько фраз и сунул книжку в карман.
— Уже канцелярию завел? — спросил Игорь.
— А что, нельзя?
— Царапай... Любопытно, который из них «Сахалин»?
Иван посмотрел на буксиры, подумал.
— Трудно сказать. Все одинаковые.
— А я и не спрашиваю, — сказал Игорь. — Пойдем, что ли?
Они подняли чемоданы и пошли к буксирам. Около трапа скучал двухметрового роста матрос с красно-белой повязкой на рукаве робы.
— Вы к кому? — спросил он, когда Игорь поставил ногу на трап.
— На «Сахалин».
— Вы не второй помощник будете? — снова спросил матрос, посмотрев на его фуражку с эмблемой.
— Буду, — согласился Игорь. — Этот парень, — он указал на Ивана, — со мной.
— Ну, идите, — сказал вахтенный. — Вас там ждут. Мы завтра на Двинск выходим с лихтерами.
Перебравшись через два судна, Игорь с Иваном ступили на палубу «Сахалина».
— Исторический момент, — прокомментировал Иван.