Пространство для человечества

Синякин Сергей Николаевич

— И что мне с вами делать? — поинтересовался Султанов. — Выносить ваше поведение на Совет? Не дождетесь, молодые люди. Мне в нынешней ситуации раскол в Совете не нужен. И оставить вас без наказания я не могу, иначе каждый будет считать, что волен поступать так, как ему вздумается. Так?

Он встал, подошел к следопытам, некоторое время задумчиво оглядывал их. Таманцев не сомневался, что решение уже принято, он Только не знал, что с ними решили делать, и надеялся, что наказание не будет излишне суровым. Ну отправят на полгодика в монтажники или строители. Можно и потерпеть.

— Так вот, дорогие мои, — сказал Султанов. — Мы тут посовещались, и я решил. Отправитесь на Материк. Ребята вы неглупые, пора приобретать специальности, которые

требуются Району. Спорить не о чем, я своих решений не меняю. В институты вас примут без вступительных экзаменов, все уже решено, стипендию предприятие вам будет платить, а то вы, наверное, уже забыли, что такое деньги и на кой черт они существуют. Хоп?

Он посмотрел на вытянувшиеся лица парней и едва сдержал улыбку. Ему было жалко наказывать их, но отправка на Материк, по сути дела, наказанием и не была — надо было воспитывать специалистов для Района, и воспитывать их надо было из людей преданных, верных, а эта тройка как раз и доказала верность и преданность делу едва ли не кровью.

Таманцев закрыл глаза. «Четыре года, — с тихим отчаянием подумал он. — В лучшем случае три, и то если тебе разрешать сдавать предметы экстерном».

— Что, Миркин? — неожиданно улыбнулся Султанов. — Страшно?

— Обидно, — сказал Володя Миркин.

— Все. — Султанов вернулся за стол. — И благодарите Бояславцева, он за вас заступился. Иные вообще хотели отправить вас во внешнюю разведку к Суркову. Он отстоял, да. Давайте, ребята, идите, у меня сегодня еще много дел. Сегодня и отправляйтесь, чего зря по Поселку болтаться?

В коридоре Глебов обиженно сказал:

— А я не согласен. И вообще — победителей не судят. Мы их нашли? Нашли. И бывший дом Думачева нашли, и вообще…

— Саша, не пыли, — сказал Таманцев. За последнюю неделю он вдруг почувствовал себя окончательно взрослым. Нет, даже не взрослым, это было совсем не то чувство, зрелым он себя почувствовал, что ли. Понимать все стал и к происходящему относиться иначе. Пусть будет так, как решили в Совете. Надо учиться — значит, будем учиться. Если Району требуются специалисты, мы такими специалистами станем. Таманцев уже не мыслил себя без этого удивительного мира, в который попал волею случая, без его людей, без его безграничной свободы, как это ни странно думать о небольшом кусочке земли, совсем крошечном по общеземным меркам. Но кто сказал, что свобода зависит от пространства? Это еще одно дополнение к свободе, не более. Можно никогда не покидать своего села, своего города, да, черт побери, своей квартиры, наконец, как это случается с инвалидами и больными людьми, и при этом оставаться абсолютно свободным человеком, а можно порхать с континента на континент, менять города и страны и при этом быть рабом. Но если уж и быть рабом, то увлекательного, захватывающего все твое существо дела — на меньшее Андрей Таманцев был просто не согласен.

— Может, это и правильно, — сказал Миркин. — Давно хотел посмотреть, как живут на Материке. Действительно ли там так плохо, как мне расписывали? Еще неизвестно, вернусь ли я сюда. Мне кажется, что нормальному человеку и там работы хватит. Надо готовить людей к будущей встрече.

— Культуртрегер из лауна, — хмыкнул Глебов. — Володя, не делай хорошей мины при плохой игре. Чижу понятно, что нас отсюда выставили. По причине грубого нарушения правил общежития в лауне и служебной дисциплины. Мы усомнились в правильности решения, принятого Советом. А это, братцы мои, чревато, этого не прощают. Если каждый будет сомневаться в правильности решения, принятого старшими, более того — поступать наперекор этим решениям, начнется бардак. А они этого не допустят.

— Ну, положим, мы знали, на что идем, — проворчал Таманцев. — Какого черта! Будем учиться.

Собираться особенно не приходилось, из лауна брать нечего, да и невозможно, кратник пропускал в обе стороны лишь живые организмы. Потому и приходилось делать уменьшенные копии всего или организовывать свое производство. Но Таманцев

все-таки зашел в свою комнату и некоторое время сидел на тахте. Впереди была новая жизнь, и какой она будет, Андрей даже не представлял. Наверное, в Большом мире многое изменилось. Это ему предстояло узнать в самое ближайшее время. «Четыре года, — с тоской подумал Таманцев и тут же поправил себя: — Три». В конце концов, все зависит от человека, и если ты хочешь вернуться домой раньше кем-то установленного срока, надо просто делать работу быстрее и лучше. И все равно — возвращение его не особенно радовало. Не может нормального человека это радовать. Но в конце концов, не все же там сирые и убогие. В любом мире обязательно найдутся хорошие и умные люди, особенно если Внимательно оглядеться и Поискать их вокруг себя. Володя Миркин на это уж точно надеялся, поэтому и думал о том, что будет делать в новом для него мире, даже возвращаться не собирался. А что, характер у него жесткий, этот сумеет сказать свое так, чтобы это услышали другие.

Он поднялся и вышел в коридор.

— Лева, Лева, — услышал он звонкий и обидчивый голос. — Оно в духовку не лезет! Что делать? Не понимаю, ну зачем перепелка такие большие яйца несет!

Из столовой выпорхнула девушка в нарядном халатике. Таманцев сразу узнал Зою Федорцеву, она ему всегда нравилась, и ему иногда думалось, что и девушка к нему неравнодушна.

Из комнаты привился будущий историк Района — солидный, бородатый, внушительный. При первой встрече он показался Таманцеву каким-то растерянным и суетливым, но лаун есть лаун — человек на глазах обретал достоинство. А быть может, оно всегда у историка было, а сейчас Таманцев был просто несправедлив к нему по вполне естественной причине. Зоя узнала Таманцева, смущенно порозовела и инстинктивно бросилась под защиту Крикунова. Тот обнял девушку за плечи и с вызовом глянул на следопыта. Таманцев ответил ему всепрощающей улыбкой и пожал плечами. «Ну вот», — печально подумал он.

Грусть не покидала его до самого кратника. Они ехали в открытой машине, и вдруг Таманцев услышал, как лаун поет. Он никогда этого не слышал, при высадках вслушиваешься в совсем иное — в то, что таит угрозу. Сейчас он угадывал в звуках трущихся стволов странную завораживающую мелодию, в которой победная дробь пшеницы и ржи сливалась с нежными вздохами ромашек и одуванчиков, певучая трель полевых гвоздик и часиков оживлялась с ритмическими шорохами клевера, а стоны борющихся с ветром васильков — с вздохами мать-и-мачехи. Лаун прощался с ними.

В здании у кратника все трое неторопливо разделись и встали на площадку, берясь за поручни. Площадка медленно поползла в темноту туннеля, с каждым метром приближая их к новому миру, который страшил неизвестностью. Будущее было темным, как жерло туннеля.

И уже через полчаса, стоя у ворот колючего периметра, отгораживающего лаун от остального мира, Таманцев долго вглядывался в зеленое бушующее море трав, пытаясь отгадать, где Поселок. Но разве можно что-нибудь найти в густой и сплетенной траве? А трава достигала следопытам до пояса. Южнее, где поблескивал небольшой ветряк, обозначило себя серебристо-голубоватой полоской Большое озеро, которое Сейчас совершенно не казалось большим, все вдруг съежилось в размерах, и невозможно уже было представить, что еще вчера они бродили по лауну, схватываясь в смертельных поединках с существами, которых сейчас любой из них мог одолеть легким щелчком, взмахом руки.

Позади оставался его мир, он не мог существовать без Таманцева, а Таманцев не смог бы жить без него. Он еще не представлял, кем станет, в каком обличье вернется сюда, чем будет заниматься дальше, но все это было несущественным. Главным было то, что он вернется и сделает все, чтобы возвращение оказалось как можно более скорым.

— Ну что, ечи микрики? — сказал за спиной Володя Миркин. — Будем учиться?

Нетерпеливо засигналил микроавтобус у дороги.

Водитель торопился в город и приглашал всех занять свои места.