Пространство и время в науках о человеке. Избранные труды
Шрифт:
Историческая география и ее перспективы особенно интересны с этих позиций, потому что они представляют собой редкий феномен эффективного, междисциплинарного по-существу взаимодействия естественных (география) и гуманитарных (историческая) наук, формируя особое метадисциплинарное пространство. Перспективы исторической географии как науки и университетской дисциплины в эпоху глобализации более чем очевидны. Для профессионализма гуманитариев и особенно историков, – подчеркивала О. М. Медушевская, – эта дисциплина создает пространственное видение, ориентирует на изучение системных связей исторического настоящего. Это, в свою очередь, способствует развитию междисциплинарных контактов по различным направлениям естественно-научного знания. Вводя понятие «исторического пространствоведения» исследователи науки отмечают его «конструктивную междисциплинарность» и многообразие проблематики возможных научных и общекультурных проектов.
В рамках этой системы идей сформировались научные и общественные взгляды О. М. Медушевской. В Историко-архивном институте (ныне РГГУ) историческая география стала частью единого комплекса исследовательских методов и начала преподаваться на кафедре источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин с 1939 г. [2] . В то время, когда кафедрой заведовал профессор А. И. Андреев (1943–1949 гг.), он пригласил для создания лекционного университетского курса исторической географии проф. В. К. Яцунского. В основу концепции ученый положил свои представления о предмете, задачах и методах исторической географии [3] . Позднее он продолжил чтение подобного курса также в МГУ, где был создан учебник для высшей школы. В. К. Яцунский как
2
См.: Научно-педагогическая школа источниковедения Историко-архивного института. М., 2001.
3
Яцунскш В. К. Историческая география: История ее возникновения и развития в XV–XVIII вв. М., 1955; Вопросы географии. М., 1960.
4
Медушевская О. М. История науки как динамический процесс. К 120-летию со дня рождения А. И. Андреева// Вестник РГГУ, 2008. № 4. С. 312–328.
В 1952 г. О. М. Медушевская защитила кандидатскую диссертацию на тему: «Русские географические открытия на Тихом океане и в Северной Америке (50-е – нач. 80-х гг. XVIII в.)» [5] , в 1957 г. опубликовала работу «Картографические источники в XVII–XVIII в.» [6] , а в 1964 г. – «Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке XVII–XVIII вв.» [7] . Это направление исследований было продолжено по картографическим источникам XIX в. и обобщению анализа данного вида источников в целом [8] . Эти работы стали классикой российской исторической географии и не утратили научного значения до настоящего времени. В результате великих русских географических открытий, как показала О. М. Медушевская, было уточнено географическое положение, очертания северо-западной части Северной Америки, открыты и освоены Алеутские острова, накоплен значительный опыт мореплавания в Тихом океане. Русские открытия имели выдающееся мировое значение, дав географической науке ценнейшие сведения и карты огромного региона, обогатив историю мировых географических открытий. Поразительное свойство информационной емкости картографического документа и в то же время его визуальная наглядность и доступность в отличие от письменного документа, – подчеркивала исследовательница, – связано с особенностями когнитивных возможностей человеческой разумности. Действительно, при анализе картографических источников по истории русских географических открытий, исследователю уже в первых работах оказалось необходимым решить ряд сложных вопросов: как соотносятся общие космологические и географические представления (иногда мифические) с реальными знаниями определенной эпохи, каким образом эти знания фиксируются в исторических преданиях разных народов и подвергаются критическому анализу и проверке в ходе научных или коммерческих экспедиций, каковы методы их фиксации в географических картах или непрофессиональных изображениях и рисунках, способы выявления, описания и передачи соответствующей информации на различных ее носителях и в разных формах, – в частности, путем расшифровки рассказов аборигенов землепроходцами. Становилось возможным определить, от каких факторов (социальных, культурных, политических, технологических) вообще зависит успех подобных открытий, определение их приоритетности и распространение информации о них и каковы возможности и границы проверки достоверности соответствующих свидетельств современным исследователем, опирающимся на иную картину мира. В этой исследовательской работе важное значение имеет выявление источников – уникальных географических карт, ученых трудов и записок, журналов экспедиций, делопроизводства, раскрывающего цели и организацию путешествий, но не менее важное значение приобретают вопросы доказательной реконструкции их информации, в частности, того смысла, который вкладывали сами мореплаватели и составители географических карт в определенные понятия, символы и ценности. Этот подход делал необходимым сочетание методов источниковедческого анализа с методами культурной антропологии, лингвистики, семиотики, практически всем набором методов специальных (или «вспомогательных») исторических дисциплин. Уже для этого, начального, этапа деятельности ученого было характерно стремление к установлению взаимосвязи социальных и естественных параметров исторического процесса, включая данные о физико-географических условиях прошлого – таких как изменения ландшафта, рельефа, климата, их влиянии на размещение населения, хозяйственную деятельность, экологию, политические границы [9] . В ходе этих исследований, продолжавших традиции государственной школы, таких ученых как С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, М. К. Любавский, а позднее Андреев и Яцунский, но ведшихся в русле мировой науки своего времени, были заложены основы того широкого междисциплинарного синтеза, который позднее привел к созданию принципиально новой концепции методологии истории О. М. Медушевской. Для гуманитаризации любого высшего образования вместо двух отдельных курсов истории и географии, – считала она, – вполне можно представить себе надисциплинарный курс исторической географии – столь необходимый в современных условиях небывало быстрого и потому остроконфликтного взаимного узнавания и встреч ранее далеких друг от друга и изолированных культур. Историческая география реально доказала эффективность и взаимодополняемость наук о природе и наук о человеке. Она стала одним из направлений, ведущих к «достижению точного (градуированного по степени точности) историко-антропологического знания» [10] . Для данного направления характерно, при разнообразии тем и подходов, соединение системного, пространственного подхода (в том числе к изучению региональной истории и географии) с вводимым в научный оборот новым документальным информационным ресурсом и взаимодополняемостью письменных источников картографическими [11] .
5
Медушевская О. М. Русские географические открытия на Тихом океане и в Северной Америке (50-е-нач. 80-х гг. XVIII в.). Автореф. канд. дисс. М., 1952.
6
Медушевская О. М. Картографические источники XVII–XVIII вв. М.: МГИАИ, 1957.
7
Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке XVII–XVIII вв. М., 1964.
8
Медушевская О. М. Картографические источники первой половины XIX в. М.,1959.
9
Медушевская О. М. Историческая география России как вспомогательная историческая дисциплина. М., 1959.
10
Медушевская О. М. Новое знание о человеке // Историческая компаративистика и историческое построение. М., 2003. С. 2–13.
11
Подробнее о начальном этапе творчества: Беленький И. Л. Путь научного поиска О. М. Медушевской // Археографический ежегодник за 1992 год. М., 1994. С. 212–220.
Диалог ученых историков и ученых-географов оказался взаимодополняющим и полезным для тех и других. Этот диалог, реализовавшийся в создании нового историко-географического направления данной научной школы, способствовал обращению географического сообщества, весьма широкого по интересам, к проблематике и научным связям в области исторической географии [12] . Основные
12
Медушевская О. М. В. К. Япунский и преподавание исторической географии // История географии и историческая география. М., 1975. С. 10–11.
13
Медушевская О. М. Понятие «цивилизация» и современная историография // Вопросы истории, 1966, № 8. С. 195–196.
Один из примеров развития данного подхода на современном этапе – предложенная О. М. Медушевской тема научной конференции в РГГУ, посвященной специально этой проблеме – «Исторический источник: человек и пространство» (М., 1997) – отражает разнообразие аспектов историко-географических исследований и их междисциплинарный состав участников [14] . Тематика исторической географии была постоянно представлена в материалах других научных конференций ИАИ – РГГУ. [15] В настоящее время по аналогичным основаниям теории, источниковедческой образовательной модели и успешного диалога истории и ряда фундаментальных точных наук формируются новые метадисциплинарные направления – исторической генеалогии, исторической хронологии, исторической метрологии. Данные направления разрабатываются с учетом классического наследия учителей, современными научными трудами в том числе – концептуальными корпусами учебных программ и научно-педагогических практик.
14
Исторический источник: человек и пространство. М., 1997.
15
См.: Вспомогательные исторические дисциплины: специальные функции и гуманитарные перспективы. М., 2001; Вспомогательные исторические дисциплины: классическое наследие и новые направления. М., 2006.
Уже для начального этапа деятельности О. М. Медушевской характерно четкое понимание смысла жизни как творческой самореализации. Это – космический масштаб размышлений о природе, обществе, научном познании и интеллектуальной свободе, вообще характерный для русской науки в лице таких ее представителей как В. И. Вернадский, Н. И. Вавилов и А. С. Лаппо-Данилевский [16] , а в новейшее время А. Д. Сахаров. Отсюда – специфическое отношение О. М. Медушевской к вопросам веры. С одной стороны, это был типичный для ученого-рационалиста скептицизм: трудно допустить существование Бога, если в мире существует столько зла; с другой – глубокое понимание единства вселенной, нравственное чувство и понимание долга в стиле категорического императива, не оставляющее сомнений в существовании индивидуальной миссии человека на земле. В конечном счете по отношению к вопросам веры был характерен определенный редукционизм: не нужно пытаться понять то, что находится за пределами нашего понимания и тем более, стремиться возлагать на сверхъестественные силы то, что можешь сделать сам и за что несешь ответственность.
16
Медушевская О. М. Методология истории как строгой науки // Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. М., 2010. Т. 1. С. 23–84.
Ключевой момент феномена человеческой разумности, подчеркивала О. М. Медушевская, – способность фиксировать результат мышления в материальном структурированном интеллектуальном продукте – имеет системообразующее значение как для индивида, так и для сообщества. Поток сознания у человека дискретен, – разделен на этапы, проявляющие себя последовательным поведением, связанным с созданием фиксированных образов. Следовательно, возникает эффект самонаблюдения, самокоррекции, эксперимента в связи проекта с реальностью, выбора дальнейшего поведения, что соответственно стимулирует мыслительный процесс. Измерение есть познавательный процесс – определение отношения одной (измеряемой) единицы к другой, принимаемой за постоянную единицу измерения. Феномен измерения и его практики выступает как «часть всякой культуры, только в более низкой или более высокой степени совершенствования» (Э. Гуссерль). Понятие меры и измерения очерчивается как центральная проблема в философии, истории науки, исторической антропологии, исторической географии. Историческая метрология предстает как одна из наук о человеке, университетская дисциплина в системе профессионализма историка, антрополога, географа, историка науки. Отсюда – подчеркнутое внимание к категории меры, техники измерения, проблеме единиц измерения для достижения точного и верифицируемого знания [17] .
17
Медушевская О. М. Точное знание в истории: структуралистский аспект //Медушевская О. М. Теория исторического познания. Избранные произведения. Спб., 2010. С. 279–287.
Итак, поставив вопрос о том, что такое человек, О. М. Медушевская определяла его как такую живую систему, которая способна превращать энергию своего мышления в материю интеллектуального продукта. И не просто способна это делать, но не может существовать иначе. Возникает вопрос о том, как человек познает свою историю, каков макрообъект истории как науки. История – эмпирическая наука и она познаваема путем обращения к целенаправленно создаваемым продуктам человеческой деятельности, выступающим в качестве исторических источников. Стоит внимательно присмотреться к этому макрообъекту и это могут сделать только историки.
В отечественном источниковедении проблематика теоретических дискуссий о структурных параметрах исторических источников и архивных документов и хронологически (1950–1960-е гг.) и содержательно совпадает с эпохой подъема структурализма в мировой науке. Центральной проблемой логики науки становится структурализм. Поиск структур – общая позиция любой эмпирической науки, но сами структуры различны, и соответственно различны структуралистские методы. Науки, изучающие эмпирически данные множества, нацелены на выявление однопорядковых объектов, а за однотипными объектами выявляют совокупности их свойств, правила, способствующие их формированию. Структуры проявляются как воспроизведения аналогичных конфигураций, представленных в виде материальных образов, что наводит на мысль об их типологичности, выражающей постоянно воспроизводящиеся отношения, связи частей и целого [18] .
18
Медушевская О. М. Проблема структуры в науках о человеке // Медушевская О. М. Теория исторического познания. С. 394–410.
Пристальное внимание к этим связям может привести исследователя к установлению закономерностей, типологий. Особенно важно выявление связи структур с функциями, что позволяет раскрыть и объект данной науки как систему. В гуманитарном знании этот путь прошла лингвистика, превратившись в итоге в науку о системе языка, точную, открывшую для себя компаративистику в исследовании системы языка в ее эволюции и синхронном ко-экзистенциальном взаимодействии. Этот успех придал мощный импульс другим областям гуманитаристики [19] . Но не все они имели уже пройденный этап исследования классификаций, множеств структур. Поэтому в ряде гуманитарных наук (в том числе истории) структуры, хоть и желанные, оказались неуловимыми, что и привело в конечном счете к отказу от их поиска в структурализме. Он сформулировал, однако, вызов, на который историческая наука должна была дать ответ.
19
Медушевская О. М. Источниковедение и сравнительный метод в гуманитарном знании: проблемы методологии // Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании. М., 1996. С. 6–27.