Пространство Любви (Звенящие кедры России - 3)
Шрифт:
– Душой открытою на жизнь попробуй посмотреть. Очисти мысль от суеты бесплодной и тогда увидишь мир, Создателя Вселенной и себя.
– Где глаз Души, а не обычные глаза? Кто в этом может разобраться? Ты лучше обо всём конкретней говори. И оборотами попроще речевыми. Ты утверждала, что речь твоя моей подобна будет, а говоришь иначе. И меня сбиваешь на речь свою. Я чувствую, ты говоришь иначе.
– Только чуть иначе. И ты запомнить сможешь основное. И речь моя смешается с твоею речью. И не волнуйся, не стесняйся сочетаний слов своих, речь твоя понятной будет многим людям. Для многих Душ она откроет то, что в них самих таится. Пусть в ней поэзия Вселенной претворится.
–
– Но ведь обиделся же ты, когда один из журналистов кондовым твой язык назвал. Я вместе с теми, кто читает, сделать так могу, что из кондового он лучшим языком из всех звучавших может получиться.
– Ну, хорошо, пусть так потом случится, а пока простого лучше слышать языка. И так сложна проблема, непонятна. Как происходит? Почему? Что именно родители путь к счастью закрывают ребёнку своему. Да и на самом деле, так ли это? Вот в чём сначала нужно убедиться.
– Хорошо. Коль хочешь убедиться, картины детства вспомни своего.
– Но это трудно. Не каждый может вспомнить в младенчестве себя.
– А почему? Не потому ль, что память, ощущения щадя, бесплодное, пустое отсекает? Внушение безысходности пытается убрать. Стереть и то, как ты в утробе матери своей переживал, мирскую ощущая брань, через переживания матери своей. И дальше, хочешь, вспомнить помогу?
– Ну, помоги. Что дальше было и из памяти ушло?
– А дальше ты не хочешь вспоминать, как ты, Вселенной властелин, лежал один беспомощный в кроватке. Запеленован крепко, словно связан, и за тебя с улыбкою решали, когда тебе поесть, когда тебе поспать. Обдумать ты хотел всё, осознать. Но тебя с улюлюканьем частенько к потолку бросали. "Но для чего?" - не успевал подумать ты. Ты чуть подрос, увидел множество вещей, безмолвных и бездушных, вокруг тебя, но их нельзя было касаться. Ты мог притронуться лишь к той, которую тебе преподнесли. И ты, смирившийся, пытался осознать, в чём совершенство в представленной тебе игрушке-побрякушке. Но ты не мог найти в абсурдном примитиве того, чего и не было и быть в нём не могло. Но ты ещё искал, ты не совсем сдавался и ручкой трогал, и вкусить пытался, но тщетно. Объяснение ты так и не нашёл. Тогда и дрогнул первый раз, рождённый властелином быть Вселенной. Решил, что ничего решать не можешь. Ты предан был родившими тебя и сам себя предал.
– Ты о событиях из жизни говоришь моей. Я что, хоть чем-то отличался от других детей?
– Я говорю конкретно о тебе. И о тебе, кто слышит в данный миг меня.
– Так, значит, много властителей Вселенной, коль каждый им рождён? Но как же так? Что за властитель, если одним и тем же множество владеет? Или Вселенных много быть должно?
– Вселенная одна. Едина. Неделима. Но в ней пространство у каждого своё. И целое зависит от него. От каждого.
– Так где ж оно, моё пространство?
– Потеряно оно. Но ты найдёшь его.
– Когда ж я потерять успел?
– Когда сдавался.
– Что значит сдавался? Я как все дети был.
– Ты, как все дети, веря в благость ближних, в родителей своих, всё чаще подавлял свои желанья. И соглашался с тем, что ты ещё ничтожный, ничего не знающий малец.
И ощущения, рожденные в тебе насилием над детством, до конца стараются с тобой пройти по жизни, стремясь потом в твоих потомков воплотиться. Ты в школу, как и все, ходил. Тебе рассказывали там, как человек был просто обезьяной. Как примитивен он. Как глупо верил в Бога. О том, что есть лишь вождь один, который знает всё. Его народ избрал. Он всех один достойней и умнее. И ты читал
– Не только я стихи читал и прославлял, кого велели, я верил сам тогда.
– Да, многие стихи читали. В соревнование вступая меж собой, кто лучше всех прославит. И ты стремился первым быть.
– Так все тогда стремились.
– Да, вся система требовала, чтобы у каждого едиными стремленья были. Тем и насиловала каждого. Стремясь сломить, чтоб сохранить себя.
Но вдруг, прожив часть жизни, ты узнал, что множество систем и разные они. Потом узнал, что человек, возможно, никогда и не был обезьяной. А вождь мудрейший был тиран глупейший. И жизнь неправильно прожита поколением твоим. Теперь в другой системе надо жить.
И ты родителем становишься. И, не задумываясь, дочь свою в систему новую, как в благо, отдаёшь. Уже не думая, как раньше. В недоумении погремушкой не гремишь. Насилие признав, насилие и сам творишь ты над дитём своим. Тысячелетиями сменяясь, друг за другом системы разные приходят и уходят, у каждой цель одна: убить тебя, властителя, мудрейшего творца в бездушного раба переиначить. Через родителей всё время действует система. И через тех, кто сам себя учителем мудрейшим называет. Учения новые создаст, тем самым новую родит систему. И лишь чуть присмотревшись, ясно видеть можно - стремленье старое им движет: разделить тебя и Бога. Встать между вами и заставить попытаться жить, работать на себя, тебя и Бога. В этом суть любой системы. И ты, Владимир, стал просить меня создать очередную. Я не смогу такую просьбу выполнить твою, ты сам смотри вокруг. Попробуй осознать только своей Душою.
– Скажи, Анастасия, а наш сын? Он что же, живя в тайге дремучей, среди зверей, насилие не познал ещё нисколько?
– Ему не ведомы насилие и страх. К нему всё большая уверенность приходит, что человеку всё подчинено и человек за всё в ответе.
– А разве не насилие, ну, хоть чуть-чуть, когда медведица облизывала, его запачканную попку после сна? На животик сын упал, когда медведица его лизнула. Когда опять пополз, она второй лизнула раз. Опять упал. Я видел, явно не понравилось ему такое подмывание. Он потому за морду и схватил медведицу, чтобы прекратила она своим языком толкаться.
– И тут же перестала медведица его лизать. Чуть позже он поймёт значение этой процедуры, но и сейчас игрой её воспринимает, он сам с медведицей играет и хочет, чтоб она за ним бежала.
– Ты говорила, человек - умнейший во Вселенной, а сына нашего воспитывают звери. Не совсем нормально это. По телевизору я видел, одного уже взрослого человека показывали. Он младенцем к волкам попал, когда вырос и люди его поймали, он долго разговаривать не мог по-человечьи и умом, мне кажется, отстал.
– Для сына нашего все звери, что вокруг, не воспитатели, а няньки добрые, умелые и искренне влюбленные в него. И, без сомнения на миг, они отдать готовы жизнь за человека маленького своего.
– И долго ты их так дрессировала? Тебе и дед, и прадед помогали?
– Зачем дрессировать? Все сделал так давным-давно Создатель.
– Да как же так предвидеть всё заранее Он смог, чтоб каждую зверюшку научить, что делать и в какой момент? Там, на поляне, когда я наблюдал за сыном, на белок он внимание обратил, одна понравилась ему, к ней ручку протянул, заулыбался, "э" сказал протяжно. И белочка - стремглав к нему, и именно та белочка, которая понравилась ему. Малыш с ней потом играл, за лапку брал и хвостик гладил. И как же мог Создатель предвидеть ситуацию такую и белку научить?