Против Рубена Волфа
Шрифт:
Ничего, впрочем, не говорится.
Может, молчание и есть слова.
14
Когда привалишься к стене, а солнце садится, бывает, просто стоишь и глазеешь. Чувствуешь вкус крови, но не шевелишься. Как я и сказал, даешь говорить тишине. А потом возвращаешься в склад.
– Двадцать баксов чаевых, – сообщает мне Перри после матча, подавая пакет.
– Ха, – фыркаю я, –
– Нет, – предупреждает меня Перри.
Он всегда говорит так, будто предупреждает. В этот раз он как бы советует мне заткнуться и принять комплимент.
– Это подношение от гордости, – говорит Бугай. – Так пройти сквозь толпу. Они оценили это выше моей победы, выше Рубовой, выше всех побед вместе взятых.
Я беру деньги.
– Спасибо, Перри.
– У тебя еще четыре боя, – говорит Перри, – потом твой сезон окончен, понял? Думаю, ты заслужил передышку, – он показывает нам с Рубом листок бумаги, на котором у него турнирная таблица. В другой руке он держит календарь матчей. В таблице он показывает, где сейчас Руб: – Глянь, ты начал с опозданием на три боя, но по-прежнему на первом месте. Ты единственный ни разу не проиграл.
Руб тыкает в следующее имя.
– Кто это, Головорез Хэрри Джоунз?
– Ты с ним дерешься на будущей неделе.
– Хорош он?
– Ты его запросто уделаешь.
– А.
– Сюда смотри: у него два поражения. Одно – от того парня, с которым ты дрался сегодня.
– Да ну?
– Стал бы я иначе трепаться?
– Нет.
– Вот и помалкивай. – Перри ухмыляется. – Полуфиналы через четыре недели. – Усмешка сползает с его лица. В миг. Он теперь серьезен. – Но вот…
– Что? – спрашивает Руб. – Что?
Перри отводит нас в сторонку. Говорит медленно и от души. Я никогда не слышал, чтобы он так разговаривал.
– Только одна небольшая проблемка – в последней неделе перед полуфиналом.
Мы с Рубом рассматриваем календарь.
– Видите? – Перри тычет пальцем в «Неделю 14». – Я решил побыть немного сволочью.
Тут я вижу, о чем речь.
И Руб тоже.
– Ну, ты… – комментирую я, потому что вот на странице «Недели 14» в графе легковесов написано «Волф – Волф».
Перри поясняет:
– Извините, парни, но я тут ничего не мог поделать. Если братья дерутся, в этом всегда что-то особое, а я хотел, чтобы последняя неделя перед полуфиналом вышла памятной, – он по-прежнему говорит естественно. По-деловому. – Помните, я говорил, есть слабый шанс, что так получится. Вы сказали: не проблема.
– Ты не можешь подхимичить? – спрашивает Руб. – Переделать?
– Нет – да я и не хочу. Один хороший момент есть: матч будет здесь, дома.
Пожатие плеч.
– Ну что, все честно. – Брат смотрит на меня. – Тебя не смущает, Кэм?
– Да нет.
– Вот и ладно, –
После сборов Перри, как обычно, предлагает нас подвезти. Его голос мне как молотком по мозгам: мне еще довольно хреново после взбучки.
– Не, – Руб отказывается: – сегодня нет. Думаю, мы лучше прогуляемся. – И спрашивает меня: – Кэм?
– Ладно, чего б нет.
Хотя я думаю: ты, блин, рехнулся? У меня башка, по виду, попала в блендер. Но молчу. Мне кажется, будет здорово прогуляться с Рубом до дому.
– Без вопросов. – Позиция Перри. – Ну, до воскресенья, ребятки?
– Ясное дело.
Прихватив сумки, выходим через заднюю дверь, сегодня здесь никто никого не ждет. Тут нет ни Стеф, ни кого бы то ни было еще. Только город и небо, да облака, что вихрятся в густеющих сумерках.
Дома я прячу свою избитую рожу. У меня фонарь под глазом, опухла скула и порвана губа. Гороховый суп я ем в укромном углу гостиной.
Следующие несколько дней проталкиваются мимо.
Руб отпускает щетину.
Отец, как обычно, в поисках найма.
Сара ходит на работу, а кроме этого – только к подруге Келли, раз-другой в неделю. Домой приходит трезвая, а по средам – с карманом, оттопыренным доплатой за сверхурочные.
Раз приезжает Стив – погладить рубашки.
(– У тебя что, утюга нет? – спрашивает его Руб.
– А как ты думаешь?..
– Похоже, нету.
– Именно. Нету.
– Так, может, пойти да купить, сквалыга ты?
– Ты кого сквалыгой называешь, малый? Как насчет пойти побриться…
– У тебя не хватает на утюг? Выходит, это отдельное житье – не сахар.
– А то, блин. Конечно, не сахар.
Однако штука в том, что вот они ссорятся, Руб со Стивом, а сами постоянно смеются. Сара смеется с кухни, и я ухмыляюсь на свой малолетский манер. Вот занятие, в котором мы спецы.)
Миссис Волф наконец взяла отгул на работе.
А это означает, что у нее есть время заметить заживающие на моем лице раны и синяки. Она загоняет меня в угол на кухне, где я сижу ем хлопья. Я смотрю, как она смотрит на меня.
И выкликает.
Одно слово.
Вот какое:
– Руб!
Негромко. Без паники. Лишь с осознанным нажимом, безоговорочно предполагающим немедленное появление.
– Это тренировки в спортзале? – спрашивает она.
Руб садится на стул.
– Нет.
– Или вы, ребятки, опять тузите друг друга во дворе?
Он признает вранье.
– Да. – Он совершенно спокоен. – Есть такое.
Она только вздыхает и верит нам, и это самое паршивое. Всегда ужасно, если человек тебе верит, а ты знаешь, что не должен бы. И хочется выкрикнуть это ему, сказать, мол, не верь, не надо, чтобы дальше тебе жить с собой чуть полегче.