Против течения
Шрифт:
Почему она так долго бежала от Джона, почему так боялась его? Теперь в темноте своей спальни Энн поняла себя.
Она видела себя в заботах о своей семье, любящей отца и любимой им. И все-таки она всегда была человеком, который дает, который щедро изливает свою любовь.
Ей принадлежали и их тревоги, и их радости. Ей принадлежала власть, и она была щедрым дарителем.
Она вспомнила появление Джона в доме. Другие видели в нем человека, который предлагал так много, но она отвергала его великодушие и старалась ускорить его отъезд? Почему, почему?
Энн знала правду
Да, вот где правда. Она боялась своих чувств, своих эмоций, которые поднимались в ней, если он был рядом. Всякий раз, когда она бывала с ним, всякий раз, когда бросала ему вызов, ее внутреннее убеждение шептало ей, что Джон — мужчина, от которого она должна брать.
И теперь Энн смиренно признала, что потерпела отчаянную неудачу, цепляясь за свои идеалы. Она знала, что не ужас испытала той ночью, когда Джон прижал ее к себе и поцелуем заявил свои права на нее.
Она любила его, любила не той безмятежной привязанностью, которую отдавала отцу, брату и сестрам, но той сильной, страстной любовью, которая неистово пылает в ее сердце, сжигая в порывистом пламени своей святости все дешевое и не имеющее ценности.
«Я люблю его». Энн прерывисто вздохнула и посмотрела в сад. Да, она любила его и принадлежала ему. Она поняла теперь, что вся ее гордость была только предлогом для бегства от того, что ее инстинкты всегда узнавали и что должно было стать окончательной капитуляцией. Она хотела его и знала, что каждый из них станет частью другого — одной плотью. Это была любовь — трепетный экстаз, мистическое соединение душ.
Она знала, что вернется — скоро, очень скоро — к Джону, в свой настоящий дом, который может быть только там, где он, только в глубине его сердца.
Энн долго сидела у окна. Становилось все темнее, но ей казалось, что ее заливает чудесный свет, сияющий, яркий и прекрасный свет, который невозможно описать словами. Она больше не плыла против течения; ее нес с собой поток гармонии и невыразимой радости.
В конце концов потребности человеческого организма оказались слишком сильными, чтобы игнорировать их. Глаза Энн закрылись сами, девушка едва могла пройти до кровати. Она сняла платье, затем, порывшись в шкафу, нашла ночную рубашку. Забравшись в постель, она закрыла глаза и уснула, как только головой коснулась подушки. Лишь однажды ночью ей показалось, что далеко в глубине дома слышен какой-то шум. «Наверное, ветер хлопнул дверью», — подумала она сквозь сон. Она спала с улыбкой на губах, потому что была счастлива.
Энн проснулась, когда солнце через незанавешенное окно теплым светом коснулось ее лица. Проснулась — и сразу ощутила трепетное волнение. Сегодня она вернется в Галивер, к Джону, к мужу, которого любит. Дом — это вовсе не кирпичи и крыша. Даже этот дом, который она так сильно любила, был всего лишь раковиной. Ее дом там, где Джон.
Энн соскочила с кровати, побежала по коридору и налила в ванну воду. Вода была холодной, но она тщательно
Она проголодалась, сильно проголодалась, отметила Энн про себя и, вернувшись в спальню, быстро оделась, но не в платье, которое носила вчера, а в комбинезон, который надевала по утрам, когда готовила завтрак для всей семьи. В шкафу она нашла гребень, пробежалась им по волосам и улыбнулась порозовевшим щекам и сияющим глазам, глядевшим на нее из зеркала.
Напевая, Энн спустилась в кухню. Она не очень надеялась найти какую-то еду, но помнила, что, если миссис Бриггс не добралась до нее, тут должна быть нераспечатанная коробка кофе, припрятанная в шкафу, где она хранила припасы. Все оказалось нетронутым, кофе был на месте, а в сахарнице она обнаружила ложечку сахара.
Сидя за столом, Энн открывала коробку, когда неожиданно услыхала шага в коридоре. Она остановилась и поднял а голову, прислушиваясь. Самые разные предположения промелькнули в ее голове. Неужели явились владельцы дома? Шаги приблизились, и Энн встала, уставившись на дверь, настороженная и чуточку испуганная. Дверь открылась…
— Я был достаточно догадлив, чтобы принести с собой по крайней мере завтрак, — сказал Джон.
Энн могла только молча взирать на него, а он стоял, держа в руках бутылку молока и корзинку, в которой сверху лежала упаковка яиц и еще какие-то пакеты.
— Откуда ты взялся? — В голосе Энн прозвучало безмерное удивление.
— Я приехал ночью, — ответил он, — слишком поздно, чтобы беспокоить тебя, поэтому я вошел в дом через окно гостиной и устроился достаточно удобно. В сущности, я спал так же хорошо, как и ты. Мы оба непростительно проспали.
— Ты спал здесь? Этой ночью?
— Да. И не будь такой шокированной. Это вполне респектабельно, поскольку мы женаты.
Джон шутил. Его глаза мерцали, а губы улыбались. И внезапно Энн обнаружила, что краснеет: кровь бросилась ей в лицо, как алый поток. Она опустила глаза под его взглядом и чувствовала только унижение оттого, что не смогла скрыть смущения.
— Ты, наверное, голодна, — спокойно сказал Джон. — Давай сначала позавтракаем, а потом поговорим?
Она вопросительно взглянула на него, он понял ее вопрос и ответил:
— Синклер передал мне твое послание. Чарлз и Майра посвятили меня в свою тайну. Но не думай об этом сейчас. Я голоден, и ты тоже.
— Но как ты узнал, что я здесь? Я и сама не знала, что поеду сюда.
— Я догадался, что ты поехала… домой.
— Но разве этот дом?.. Он же продан.
— И все-таки он до сих пор твой!
— Ты имеешь в виду… — Энн разволновалась.
— …Что я купил его для тебя. Я думал, нам он может понадобиться, если мы захотим отдохнуть… или провести медовый месяц.
И снова Энн, затрепетав, опустила глаза.
— Как насчет завтрака? — В голосе Джона звучало озорное счастье. Такого Энн никогда раньше не слышала.
Она достала из корзины яйца, кусок сливочного масла, баночку мармелада и хлеб.
— Как приготовить яйца? — спросила Энн.