Против ветра, мимо облаков

Полянская Алла

– Нечего их защищать, Женечка. – Бабушка снова откинулась на подушки. – Кровь – не вода, конечно, да иной раз уж лучше бы вода. Право, не знаю даже, как так вышло, что сыновья мои оказались глупыми и бестолковыми мужиками. Мы с Дмитрием воспитывали их как должно, и я теперь думаю, что вот останься они при нас, то прожили бы свои жизни по-людски. Да только мы хотели им лучшего, и чтоб учились они ремеслу, и не горбатились забесплатно на государство, а они, оказавшись в городе без родительского присмотра, тут же пустились во все тяжкие, а по итогу женились на глупых, жадных и пустячных бабах, родили мне внуков-идиотов, и только ты один получился на славу. Что ж, и это хорошо – не одна пустая порода останется после меня, есть и золото, и тут уж можно мне перед Создателем глаз не прятать на суде-то. Вот так прямо ему и скажу при встрече: Ты, Господи, тоже ведь наделал пустяков разных, но среди них и нужные вещи создал, а я что

ж… Я человек всего лишь, но жизнь прожила не зря, останется на земле семя мое, которое созреет не сорняками, а золотыми колосьями. То-то, дорогой мой, вот так оно и будет. А этих… их и в дом не пускай, посидят на улице и будет с них, а после пусть проваливают. Уж я Антону тоже это обсказала…

– Это когда ж ты председателя-то успела повидать, баб?

– А когда успела, тогда и успела. Он тебе поможет, как меня не станет. – Бабушка погладила руку Назарова. – Только тебя одного мне и жаль оставлять, да Викушку вот, душу неприкаянную… Спросишь ее, она тебе скажет, за что люблю ее. Защити ее и помоги, как только сможешь, и тебе тоже лишь она одна опорой будет, как меня не станет.

– Да ты что, баб! – Назаров испугался. – Может, приболела, надо врача вызвать? Вот говорил же: не затевайся с обедом, а ты и пирогов еще…

– Не надо врача, от старости нет лекарства. – Бабушка вздохнула. – А я отдохну, и правда устала я что-то – и то ведь, все утро топталась, дела торопилась доделать. Иди, займись хозяйством, но не надрывайся – чего не успеешь сегодня, то завтра сделаешь, у тебя много забот еще будет, и нужно уметь отдыхать.

Он выпустил бабушкину руку и ушел складывать дрова, будь они неладны, и за это теперь казнит себя, потому что через час Ленка, соседка через забор, пришла дрожжей занять – и нашла бабушку в доме, но добудиться не смогла. И Назаров растерянно смотрел на бледное бабушкино лицо, и ему казалось несусветной глупостью, что Ленка голосит на весь дом, когда бабушка спит. И там, где он был Евгений Александрович – вот там он понимал, что случилось, и звонил, куда положено звонить в таких случаях, и отдавал какие-то распоряжения, а там, где он был Женька, Женечка – он не понимал случившегося, хотел выгнать всех этих чужих людей из дома, потому что бабушка не могла умереть, не могла совсем, это было не в ее характере – вот так вдруг взять и умереть, посреди лета и цветущих георгин во дворе.

И теперь он слушает, как в доме читает молитву священник, привезенный им из соседнего села, а соседки подпевают ему «Вечная память!» нестройным горестным хором. И всегда так было, когда умирал кто-то из односельчан, и Назаров не раз присутствовал на похоронах. Если умирает односельчанин, то не прийти его проводить в последний путь в Привольном всегда считалось дурным тоном, скидка делалась только немощным и беременным. Соседи сами готовили поминальный обед – были признанные мастерицы варить и кисель, и картошку с мясом, и пироги печь тоже, и отказаться помочь никому в голову не приходило – сегодня у соседа горе, завтра у тебя. И на такие случаи были заведены большие котлы и прочая посуда, которые хранились в сельсовете, в кладовке, а на кладбище вкопаны стол и скамейки, которые после похорон накрывались клеенками и домоткаными дорожками, и люди садились поминать покойного. И вся забота Назарова – привезти из города продукты по списку, а уж соседки сами все приготовят и организуют, а если чего и не хватит, то свое принесут или по соседям спросят, никто не откажет, ведь не свадьба же, а горе случилось.

– Привет.

Назаров молча подвинулся на скамейке, чтобы новая гостья могла присесть рядом.

* * *

– Творожники невероятные. – Ника откинулась на стуле и блаженно улыбнулась. – Лера, где купила такой творог? А сметана…

Валерия хихикнула и лукаво посмотрела на подругу.

– У меня есть кое-что и получше. – Она торжественно водрузила на стол бутылку наливки. – Предлагаю всем оценить. Это нечто особенное, я такого в жизни не пробовала.

– С каких это пор ты покупаешь шмурдяк? – Панфилов подозрительно рассматривал бутылку из-под водки, наполненную розовым густым напитком. – Лера, это же…

– Ты сначала попробуй, потом скажешь. – Валерия откупорила бутылку, и над столом поплыл запах малины. – Ника, давай стопочки. Кто не захочет, настаивать не буду, мне больше останется.

Валерия налила в прозрачную стопку густую жидкость.

– Слушай, это очень вкусно. – Панфилов отпил из стопки и теперь с удивлением смотрел на жену. – Лерка, где ты это взяла?

– Вы не поверите.

Валерию целый день распирало от желания поделиться новостями, но она мужественно дотерпела до ужина, дождалась, когда все поедят и будут расположены к беседе. Чего ей это стоило, знает только она, да вот сейчас Панфилов сообразит, ведь муж как-никак.

– Вываливай! – рассмеялся Панфилов. – Я же вижу, что у тебя новостей полная телега. Ты ведь не только творог и наливку раздобыла?

– Не только. – Валерия внутренне веселилась, предвкушая всеобщее удивление. – На той неделе покупала я на рынке творог и разговорилась с продавщицей,

а она возьми и скажи: я из Привольного, у нас там многие коров держат. А Привольное-то – вот оно, рядом совсем! Каждый день поворот проезжаем. Вот я решила, что съезжу туда и раздобуду нам человека, у которого будем постоянно брать молочные продукты, потому что магазинное – чисто отрава. Въехала я в село, а там за поворотом луг, и старик сено сгребает. Я спросила у него, кто торгует, а он меня направил к некой Алене – дескать, торгуют многие, но у Алены самое лучшее. И правда, дворик чистый, сама Алена – девушка симпатичная и опрятная, и продукт оказался на высоте. Ну и налила она мне наливки этой на пробу. Говорит, что подруга ее делает, и мне, понятное дело, очень понравилось. Алена мне и говорит: если хочешь, можешь у нее купить. Мы поехали к этой ее подруге, а там дом старый, каменный – я таких и не видела, и двор сплошь в цветах, а за летней кухней огромный малинник. Алена, значит, позвала подругу, и выходит из-за угла девушка – платье деревенское, в клетку какую-то, цветастый фартук, волосы в пучок собраны. Поговорили насчет наливки, и она вынесла мне из погреба несколько бутылок, а сама снова пропала. А мне еще раньше Алена-то сказала, что в этом самом доме куча мебели старинной, вот я и попросила показать. Мы же зал новый открыть планируем, вот и захотелось мне глянуть, а там и правда дорожки самотканые, мебель старинная, местный столяр еще до войны делал. Дом-то в войну уцелел, не сгорел, потому что был из камня и под черепицей. И вот не хотелось мне просто уходить, до чего дом светлый… Ощущение такое, словно на сто лет назад нырнула. Алена меня на выход подталкивает, а тут и хозяйка вышла с охапкой каких-то трав. И смотрю я на нее, и понимаю, что где-то я видела эту девушку, знакома она мне, и все! И тут она заговорила, и я ее узнала! Это Виктория Станишевская! Ну, помните? ТА САМАЯ!!!

– О боже! – Ника вздохнула. – Она вышла?

– Ну да. – Валерия обвела взглядом публику. – Три года прошло, и она, видимо, вышла досрочно. И теперь сидит в том доме, сама на себя не похожа, и…

– Тюрьма никого не красит, что ж.

– Ника, дело не в том, что не красит. – Валерия встряхнула рыжими кудрями. – Она красивая. Правда, красивая: все те же серо-зеленые глаза, светлые волосы, эти губы ее идеальные, прорисованные так, что завидно прямо, и ее прежнее правильное лицо, но… она словно угасла, понимаешь? Глаза совершенно неживые, и очень заметно было, что она хотела, чтоб я как можно скорее ушла, а я – ну вот кто меня за язык тянул! – возьми да и ляпни: вы Виктория Станишевская! Понять не могу, как я могла такое вычудить, но слово не воробей, вылетит – лопатой не прибьешь. А она отшатнулась от меня, с лица стала как покойница, бросила траву и ушла. Я…

– Ничего не понял. – Панфилов непонимающе смотрел на жену. – Виктория Станишевская – это кто?

– Сань, это была девушка на нашем местном телеканале. – Ника задумчиво вертела в руках опустевшую стопку. – Станишевские – семья в городе известная, родители спортсмены, отец играл в футбол за одну из главных команд, мать – чемпионка нескольких Олимпиад по художественной гимнастике, и дети у них такие же известные спортсмены были. Ну, кроме Виктории – говорят, у нее с детства сердце слабое, в спорт никак, а младшие, двойняшки, пошли по стопам родителей, Дарина привозила медали со всех соревнований, Никита играл в футбол в той же команде, что и отец… В общем, династия. Если бы не Виктория, она в это семейство не вписывалась никак, и вообще я узнала, что она дочь тех самых Станишевских, только когда ее обвинили в убийстве Дарины.

– Ну да. – Валерия кивнула. – Она была известной телеведущей, и на радио работала в вечерней радиостанции – голос как шелк, и сама такая… очень яркая девушка. Помолвлена была с Игорем Осмеловским, актером нашего Театра молодежи, такая пара красивая, оба яркие, талантливые. А потом Викторию обвинили в убийстве Дарины и, хотя улики были только косвенные, осудили за непредумышленное убийство на семь лет. Оказалось, у Игоря и Дарины случилась интрижка, а Виктория узнала, ну и…

– Да тогда чего только не болтали! – Ника вздохнула. – Вы же знаете, как у нас любят переворошить чужое бельишко, да и наврать при этом с три короба. Тем более что Виктория себя среди этих сплетен и защитить-то не могла. Меня другое тогда поразило: родители публично потребовали самой страшной кары для убийцы их дочери. Так, словно Виктория их дочерью не была. Потом, конечно, и этот актеришка слился – дал интервью о том, какая прекрасная фея была Дарина и какая злобная фурия – Виктория, и что он ее даже боялся, и постельные подробности вывалил. Я с тех пор в этот театр ни ногой, смотреть на это ничтожество не могу, вот до того он мне тогда опротивел, верите? Ну а потом Никита вылетел из команды, тест на наркотики оказался положительным, а он на камеры слезно рассказывал, как сломала его смерть сестры, и его приняли обратно, хотя ходили слухи, что он принимал и раньше, просто вот совпало все так. И все эти люди получили от скандала нехилый пиар и порцию сочувствия, а в результате поднялись выше, а о Виктории все забыли. Но вот как хотите, а я считаю, что не убивала она сестру.