Противогазы для Саддама

Прашкевич Геннадий

– Это ты-то простой честный парень?

– Да я прост, как порох! Мною стрелять можно.

– Пиво пил? – заподозрил Сергей, принюхавшись. – Пиво мешал с ликером?

– Отставить! – вмешался Валентин. – Говори коротко.

– А я и говорю коротко, – обиделся Леша. – Просто мне обидно. Мне от души обидно. Совсем безнравственный городок. Все жители с какими-то вывертами. Вроде засечешь боевую точку, а чтобы ее раздавить – вот тебе хрен! Или она уже со всех сторон заминирована, или окопана ужасными рвами или вообще в упор не видит тебя, не слышит, не понимает.

– Ты это о чем?

– Ну, как о чем? – совсем обиделся Леша. – Прошел я штук пятнадцать кафушек. В меня кофе уже не лез, хорошо, иногда запивал ликером, а то требовал коньяка.

К тому кофе. В пропорции один к одному, – уточнил он, – иначе бы сердце не выдержало. В одной кафушке даже покемарил минут с пяток, но меня все время будили. Ну, козлы! Я ж нигде там не наблевал. А потом наткнулся на одно совсем хорошенькое местечко под старым ветряком. Над головой крылья, в зале пусто, только за соседним столиком мичуринская коза сидит.

– Наверное, ты хочешь сказать – женщина?

– А я так и говорю – мичуринская коза, – с вызовом подтвердил Леша. – Ну, присмотрелся я. А ведь и правда, не столько коза, сколько боевая точка. Я в таких делах всё сразу секу. Ну, значит, занимаю стратегически выгодную позицию – прямо в упор против ее линялых эстонских глаз. Пялюсь в эти развратные глаза и думаю, вот ведь вычислил я тебя, никуда, линялая, не сбежишь. А тут подплывает официантка. Или хозяйка. Их хрен поймешь. Их набен. Но вся в беленьком фартучке, хабен гут, вся в заколочках, в оборочках, в складочках. На первый взгляд и не разберешь, то ли школьница, то ли блядешка.

– Короче, Склифосовский!

– Так я уже совсем коротко! Если еще короче, непонятно будет, вы ничего не поймете. Я же не просто так глядел на козу, у меня принципы. Я же почти не пил, вон Серега подтвердит, – почему-то кивнул Леша в сторону Сергея. – А эта, значит, козлиха…

– Официантка, – сухо поправил Валентин.

– Вот-вот, я и говорю – козлиха! – обрадовался Леша. – Подходит, значит, и развратно лопочет что-то на своем нечеловеческом языке. Их майне нихт! А я ей резко: «Не надо слов, мадам. Пиво несите!» Куда уж яснее, правда? А она лопочет еще развратнее и протягивает меню. А у них в меню, – заржал Леша, – у них там в меню одни иероглифы, как у древних египтян. По-человечески-то в Эстонии пишут только цифры. Я деликатно так говорю: «Их гутте-мутте. Вы фартучек поддерните, раз такие безнравственные!» А козлиха разводит пальчиками, качает плечиками, тыркает носиком, глазки пучит, и фартук у нее повязан выше живота, – затосковал Леша. – Их бин, их бинне, их бинне дас! Она вот, дескать, совсем не понимает нашего добротного русского человеческого языка. И показывает на тонких пальчиках, как сильно не понимает. А тут еще…

– Ну?

– А тут еще садятся передо мной двое. Я даже не слышал, как вошли. Могли бы сходу вмазать бутылкой, пока я их не видел, но вижу, нет, терпеливые. В черных косухах на молниях, с хвостиками на затылках. Выползли молча, как вражеские танки. Сначала я так и решил: защищают вычисленную мною боевую точку. Потому и возразил им по-французски. Как бы укор сделал: бон жур, их бин, дескать, все здесь занято! А они топорщат клопиные усики и ухмыляются, только козлиха слиняла в сторону, – вздохнул Леша. – Ну, а эти сидят. Их двое. Усиками шевелят. Непонятные. Ни разу не выругались, не полезли кулаками в рыло. Я, в общем, одобряю таких. Только хвостики у них как у засранцев, не нравятся мне такие. Посидели чуток, потом один по-русски говорит: «Сваливай, Иван!» Я говорю: «А пиво?» А он, вы слышите? – заржал Леша. – Ну, он совсем как русский. Пиво, говорит, только членам профсоюза. Я такого даже не ожидал от них, – похвастался Леша своей проницательностью. – Я просто прикидывал, кто первым тяпнет меня бутылкой по голове. Лишь бы, думаю, не ликерной. Ликер здесь сладкий, липучий, замучишься потом отмываться. «Бон жур, – говорю. – Без пива никуда. Их шмассе, ту пассе! Какой бон вояж без пива?» А они опять на добротном русском: «Тебе, Иван, русская свинья, хватит. Дома нажрешься. Паленой водки». Я еще сильней удивился. «Бон жур, – говорю, – битте-дритте. Наверное, я ослышался? Где ваше деликатное воспитание, паскуда ты белобрысая?»

Легко, с юмором говорю. А они тоже с юмором: «Ты, Иван, не ослышался». И так хорошо они говорят, в том смысле, что все понятно. Вот только хвостики у них как у засранцев. «Да зачем сваливать? – деликатно спрашиваю. – Я даже и не блевал». – «А затем, Иван, – отвечают с юмором, – что сваливай поскорее отсюда и беги к своим мудакам». Слово-то какое нашли добротное! Древнее русское слово, изобретено еще до татаро-монгольского ига, – объяснил Леша. Ну, точно говорю, безнравственный городок. Совсем никакого понятия о культуре. «Сваливай, Иван, – говорят, – к своим русским мудакам, и скажи, что хочет их видеть сам господин Тоом». – «А это кто? – притворяюсь, рукой перед собой вожу, кошу, как слепой, левым глазом. – Я с ним знаком?» – «Вот и познакомишься, – трясут они хвостиками. – Завтра в двенадцать дня господин Тоом всех вас ждет. И вам лучше приехать» – «А где?» – «Спросите у любого прохожего». Я хотел было возразить, но они так на меня посмотрели, что я сразу за стул вцепился. Тогда они ушли. Вот тогда я и протрезвел, понимаете?

– Понимаем, – кивнул Валентин. – Как выглядят эти ребята?

– Я же сказал, как засранцы.

– А точнее?

– Ну, здоровые такие. Белобрысые, как киты. С усиками клопиными. Вот карманы их мне не понравились. Карманы у них были нехорошие. Накладные, огромные. В таких карманах хоть бутылку держи, хоть гранату.

– Ну, как тебе такое приглашение? – прервал Лешину болтовню Сергей и посмотрел на Валентина. – Поедем?

Валентин усмехнулся:

– Может быть… Может быть…

И подошел к окну.

– Только знаешь, что… Странное у меня ощущение… Если эти люди в кафе вели себя так нагло, как говорит Леша, значит, они плюют не только на нас. Значит, они плюют и на медного короля. До тебя доходит? Ведь мы личные гости Лео Тиилка, а они плюют на это. Сдается мне, что не следует нам больше злоупотреблять гостеприимством Лео. Карпицкий в Москве, а господин Тоом рядом. Если господин Тоом решит нацепить на нас наручники, Лео вряд ли нас защитит. Вряд ли это придет ему в голову.

– Что предлагаешь?

Валентин усмехнулся:

– Встретиться с господином Тоомом.

– Ну, с этим, вроде, проблем нет. Он же пригласил нас.

– Есть, есть проблемы, – возразил Валентин. – Я ведь теперь только на словах человек из Конторы. Это больше все так, игра. Слова, как говорил один классик. Если господин Тоом в курсе внутренних конторских разборок, он запросто нас задавит.

– Действительно есть такой риск?

– Да, – подумав, подтвердил Валентин. – Но существуют и варианты. Как без вариантов? Если даже господин Тоом действительно является человеком нашего новгородского руля, ему совсем не обязательно знать о нынешнем состоянии дел некоего капитана Якушева. Так ведь? То есть для него я все еще могу оставаться человеком Конторы. Понимаешь?

Но было видно, что Валентин колеблется.

– Что тебя смущает?

– Ну как что? – возмутился Валентин. – Конечно, господин Тоом. Я ведь еще в Москве подробно обговорил все условия работы с нашим перцем из МАП. Я еще в Москве твердо заявил ему, что если мы вдруг наткнемся на забор из собственных кольев, то я незамедлительно выйду из игры… Вот, кажется, мы и наткнулись на такой забор…

– Есть смысл довести дело до конца, – покачал головой Сергей. – Иначе зачем старались? Мы же накопали горы документов. Остался последний шаг.

– Да знаю, знаю, – хмуро оборвал Валентин.

И спросил:

– Может, все же слинять? Ты прав, в принципе, документы собраны. Потому-то, наверное, господин Тоом и заволновался. Он ведь на своей земле, а мы чужаки. Это существенная деталь. Это непременно надо учитывать. Если господин Тоом хоть что-то разнюхал о моем положении в Конторе, на нас запросто могут надавить даже из Москвы…

– Да почему? – удивился Сергей. – Ты же не пользуешься удостоверением. Ты вообще не ссылаешься на Контору. Мы даже с гаишниками не сталкивались.