Противостояние II
Шрифт:
— Мария Сергеевна, я правильно понял, что вы с дочерью лично присутствовали в Сергиевской Лавре, когда учитель те колокола вернул? — Вот опять этот «учитель» появился. Что за учитель?
Мария Сергеевна подошла к ним, подхватила на руки Лизаньку, которая выбралась со своим мишкой из-под стола, и лишь затем ответила.
— Да, мы там были. Саша нас туда провёл. Кстати, кроме нас с Тонечкой там других женщин не было. По крайней мере я ни одной не заметила. Там кроме семинаристов и братьев монахов вообще никого не было. Ну ещё десятка два милиционеров толкались, конечно. А что, Серёжа?
— Можете Юле в двух словах рассказать, что там произошло? Я бы тоже с удовольствием послушал. Учитель рассказывал, но это было
— Ты Спасителя учителем называешь?
— Да, я его ученик, а он мой учитель. Мне кажется, вы и сами уже догадались про меня.
— Да, догадалась. Про колокола, говоришь? Даже не знаю... — Она бросила на Юлю короткий взгляд и снова повернула голову к Серёге. — А поверит ли Юленька? В жизни ведь такого не увидишь. Разве что в кино? Тут сердцем видеть нужно. Мы с Тонечкой видели, как ребята милиционеры трясли головами, когда на площадке перед колокольней один за другим встали колокола. Представь себе: пустая площадка перед колокольней и вдруг на ней сначала пара толстых досок возникает, а потом на них огромный колокол опускается. Возникает в воздухе и осторожненько вниз падает. Медленно-медленно. Как при замедленной съёмке. В такое трудно поверить даже верующему человеку. Мне кажется, ты бы тоже сначала не поверил. Подумал бы, что это просто какой-то фокус. Я вот, например, хоть и понимала, что он всё может, и верила в него, но тоже немножко сомневалась. Пока Саша не закончил и не дал нам возможность потрогать их руками. Хорошо, что мы с Антошей в первом ряду были. Успели добежать в числе первых. Там потом вокруг них такая плотная толпа образовалась, что нас в ней изрядно помяли. Еле вырвались.
— Потрогали?
— Конечно. Но только один. Мы с Тонечкой сразу к Большому побежали, к нему и прикоснулись. Потом уже невозможно стало к другим подойти. Да и страшно мне стало.
— Страшно?
— Конечно, страшно. Ты бы их глаза видел!
— Чьи глаза?
— Да всех! Кто-то улыбается, кто-то серьёзен, у кого-то и вовсе слёзы на глазах. Но у всех в глазах что-то похожее на безумие. И это всё здоровенные мужики! Они сначала старались нас с Тошей не задевать — ну это понятно: монахам устав запрещает к женщинам прикасаться, — а потом один случайно рукавом рясы задел, другой, и пошло-поехало! Уже и не понимают, кто перед ними стоит. Как только пуговицы у нас на плащах не пооборвали! Мы, когда из толпы выбрались, посмотрели друг на друга и тут же за колокольню убежали, чтобы одежду в порядок привести.
— А дальше что было?
— Дальше? Дальше Святейший Владыко повелел всем отойти в сторонку. Не сразу, конечно, послушались. Пришлось ему целую команду семинаристов, из тех, кто покрепче, созвать. К ним, кстати, и некоторые из милиционеров подключились. Встали они в цепь, взялись за руки и отжали всех прочих подальше от колоколов. Владыке пришлось даже пару раз прикрикнуть, чтобы люди перестали шуметь. А потом он с другими высшими иерархами все колокола тщательно обследовали. Со старыми фотографиями и рисунками сверяли. Чтобы, значит, удостовериться, что здесь никакого обмана нет, и что это и в самом деле те самые колокола, понимаешь? Это мне позже муж объяснил. Плохо было бы, если бы это какой-то шуткой или фальсификацией оказалось. Большой скандал мог бы выйти, понимаешь?
Серёга кивнул.
— Понимаю. Удостоверились?
— Угу. Я, когда улыбку Святейшего Владыки увидела, сразу поняла, что всё это на самом деле случилось. Он мужчина-то неулыбчивый, даже немножко угрюмый, а в тот раз улыбался примерно так, как моя Лизанька улыбается, когда на Рождество под ёлкой на полу сидит и подарки рассматривает. Такая же улыбка счастливая. Вот тогда я всё и поняла. И Тоша тоже поняла.
— Какого совета?
— Ну он же в тот день в Загорск совсем для другого прибыл. Хотел с родителями больных детишек встретиться. Думал, вылечит нескольких ребятишек и к себе вернётся. А тут оцепление по всем улицам, военных нагнали, ворота Лавры заперли и перед ними танки поставили. Не пройти, не проехать! Они думали его танками остановить! — Она довольно рассмеялась.
— Погодите! Какого совета он у вашей дочери спросил?
— Говорит, если мне не разрешают с больными детишками и с их родителями встречаться, я тогда монахам их древние колокола верну, которые в тридцатом году с колокольни сбросили и на переплавку увезли. Как, мол, считаешь, Тоша? Он её Тошей называет. Она мне призналась, что когда слышит вот это «Тоша», то у неё сердечко так от нежности и тает. — Тётушка вздохнула. — Полюбила она его, Серёженька. Наверное, грех это, в Господа вот так, как она, влюбляться, — как женщина в мужчину, — но тут уж ничего не поделаешь. Сердцу не прикажешь. Папа наш сердится, когда об этом слышит, а я дочку понимаю. Помалкиваю, чтобы его не сердить, но понимаю. И она помалкивает.
— Почему грех? Учитель ведь тоже человек. И ему ничто человеческое не чуждо. Я слышал, как он о вашей дочери отзывался, и мне показалось, что она ему небезразлична.
— Ну какой же он человек, Серёженька? — улыбнулась тётушка. — Какому человеку такое под силу? О чём ты?
— Не знаю... Я и сам этого до конца не понимаю, но мне показалось, что его сердит, когда люди перестают в нём человека видеть. Не хочет он этого, понимаете? А ещё мне кажется, что если все люди на Земле перестанут видеть в нём человека, то он с Земли уйдёт. Мы станем ему неинтересны, понимаете?
Она покивала, задумчиво разглядывая его лицо.
— Понимаю... Ты думаешь, что Антоша...
— Ничего я не думаю, тётя Маша, — перебил он её. — Я его ученик, причём не единственный, а не закадычный дружок, с которым он своими сердечными тайнами делится. Не знаю я его мыслей по поводу вашей дочери. Но мне почему-то кажется, что одно лишь то, что ваша дочь его полюбила, заставляет его относиться к ней по-особому. Не как ко всем прочим красивым девушкам, понимаете?
Тётушка снова кивнула.
— А что с этими колоколами дальше было? — не выдержала Юля.
— Дальше? А дальше Святейший Владыка освятил их, и Саша по очереди вернул их на прежние места. Осторожно поднял на воздух, поместил каждый из них на свой этаж колокольни и там подвесил на специальных балках. Сам подвесил. Никто ему не помогал. Уже год они радуют прихожан и всех прочих своим звоном. Вот так, Юленька, дальше было. Ты и этому не веришь?
Что на это ответишь? Юля пожала плечами и отвела взгляд в сторону. И врать не хотелось, но и спорить и доказывать, что такое попросту невозможно, и всё рассказанное суть обыкновенная выдумка, казалось ей в этом доме, где в красном углу под иконой горит лампадка, тоже неуместно.
Серёга рядом с ней вздохнул, молча обнял её плечи, привлёк к себе, прижал на секундочку, поцеловал в голову и отпустил. Слов он никаких при этом не произнёс. Молчала и тётя Маша. Кивнула только и тоже вздохнула.
Продолжения не было, потому что стукнула дверь прихожей, и тётя Маша с Лизанькой на руках убежала туда. Вернулся Саша…
Глава 27. В доме Успенских
15 апреля 1972 года
Саша был хмур и сосредоточен, когда в сопровождении Марии Сергеевны и Лизаньки появился в зале. Коротко кивнул Юле, но даже не улыбнулся. Подошёл к дивану, на котором она устроилась, и сел рядом. Она тут же пересела в самый угол. Серёжка подошёл к ней, присел на диванный валик и положил руку ей на плечо.