Противостояние (сборник)

Семенов Юлиан Семенович

— Загибалова, не говори ложь, — снова посоветовал начальник отдела кадров, — товарищ полковник прилетел из Москвы.

— А если бы я был отсюда — врать можно? — усмехнулся Костенко.

Женщина опустила лицо в маленькие, красивые, хоть и в машинном масле, руки.

— Набедокурили — вот и отвечай, — снова прорезался кадровик. — Нечего, понимаешь…

— Вы мужа подозреваете? — спросила Загибалова.

— В чем? — Кондаков подался вперед. — В чем мы его можем подозревать?

— Ничего я не знаю! Не знаю! —

заголосила вдруг женщина высоким голосом, и этот плач странно диссонировал со всем ее обликом — вполне современная женщина, молодая, даже в рабочей ее одежде был вкус, современный вкус, а здесь был вопль — так мужиков на войну деревенские бабы провожали.

— Вас сейчас отвезут в прокуратуру, — сказал Костенко, — и допросят. Советую говорить правду. Ждите здесь, за вами подойдет машина.

6

— Загибалов, этот гражданин — старший следователь прокуратуры, Кондаков Игорь Владимирович.

— Значит — сажаете?

— Сажаем, — согласился Кондаков.

— Произвол, — сказал Загибалов. — Прежним временем пахнет.

— Ознакомьтесь с экспертизой, Загибалов, — сказал следователь Кондаков. — Следы крови на мешковине, в которую был завернут труп, и кровь с обоев на вашей кухне относятся к одной группе.

— Чего, чего?!

— Читать умеете? — спросил Костенко.

— Если напечатано — умею.

— Напечатано, — Костенко протянул Загибалову несколько страничек с машинописным текстом.

— Вы, конечно, слыхали, что на трассе, неподалеку от вашего дома, обнаружили расчлененный труп?

— А у Коровкиной тещи бык околел… Мне-то что?

— Какой бык? — не понял Кондаков. — При чем тут теща?

— Это я выражаюсь так, гражданин следователь. У каждого человека своя должна быть система обращения… Нашли труп — хороните. Меня зачем тянуть не по делу?

— Загибалов, — негромко сказал Костенко, — или вы отпетый злодей, или чистый в этом деле. Вы меня послушайте внимательно, вы меня только не перебивайте, вы помолчите, покуда я стану говорить. Кровь на мешке, где лежал убитый, и кровь на кухне — одной группы. Это улика, Загибалов. На расчлененном трупе есть татуировка — ДСК. Вашего подельца звали Дерябин Спиридон Калинович. Это вторая улика.

— Косвенная. — Загибалов с потугом зевнул и задумчиво спросил: — А третье что есть?

— Третьего не дано, — усмехнулся Костенко.

— Про это мы проходили, — сказал Загибалов.

— Где? — поинтересовался Костенко.

— В камере пахан был… Философ… Он — просвещал… Кому там и не дано третьего, а вы меня без этого самого-то третьего не сломите.

— Есть третья улика, — снова включился Кондаков и положил на стол заключение эксперта. — Неизвестный убит и расчленен человеком, имеющим навыки в этой работе…

— Убивать, что ль?

— Расчленять, — пояснил майор Жуков. — Не надо

себя так держать, Загибалов… Положение твое сложное, я бы на твоем месте подумал серьезно, как отвечать…

— Вы бы на моем месте ходили на свободе. А поскольку я чалился, чтоб вокруг не случилось, все равно буду под подозрением. И думать мне нечего. Это вам надо думать и доказывать. Мне — на нарах лежать.

— Откуда кровь на кухне? — спросил Костенко.

Загибалов долго молчал, потом растер лицо мясистой ладонью и ответил:

— Бабу бил. Банкой по темени, чтоб со Спиридоном не гуляла.

— С Дерябиным? — спросил Жуков.

— Ну… Я его встретил, как брата, вина купил, а он потом к бабе полез под подол. А та — вроде бы и не ей под подол лезут. Ему — на порог, от позору, а ее — воспитал.

«…Сначала мужчины сидели в комнате и пили. Я слыхала на кухне, что муж настойчиво советовал что-то «отдать власти», а неизвестный, с цыганскими глазами только смеялся. Когда я вошла со сковородкой, на которой была жареная картошка с луком и салом, при мне мужчины ни о чем не говорили, только пили. Потом неизвестный стал оказывать мне внимание, а муж его за это выгнал, а меня избил на кухне, за что я на него не обижена. Сколько денег спрятал в карманы неизвестный, точно сказать не могу, но в толстых пачках были сторублевые бумаги. С моих слов записано правильно.

Загибалова Р. П.»

РЕТРОСПЕКТИВА-II

Ночью Кротов почувствовал на своем плече чью-то руку.

Проснувшись, он не сразу открыл глаза. Несколько мгновений раздумывал, что бы это могло значить, — годы службы в диверсионной группе РОА приучили ко всякого рода неожиданностям, немецкая тюрьма — тоже, а здесь и вовсе концлагерь, всего можно ждать.

«Вчера вроде б все было в порядке, — быстро думал он, — да и вся неделя прошла нормально. А что я сказал Рыжему? Я сказал, что погибать надо с музыкой, а лучше не погибать, а обзавестись.Он спросил, что значит «обзавестись», и в глаза мне не смотрел, поэтому я сказал, что обзавестись надо ножами, чтоб большевиков резать тогда, когда патроны кончатся. Может, они мне сейчас клеить станут, что я клеветал на экономическую мощь рейха? Отвечу, что я имел в виду патроны в моем мешке, а не на заводах Германии».

Он сыграл испуг, взметнулся на койке, но рука еще сильнее сжала его плечо: над ним стоял офицер в черном.

«Ну, точно, сейчас поволокут, — понял он. — Где ж я что мог ляпнуть-то, а?»

— Одеваться? — спросил Кротов шепотом.

Черный кивнул:

— Только тихо, чтобы не разбудить соседей…

И вышел из блока.

…В комнате лагерного коменданта было трое: тот, в черном, один в форме зеленых СС и один в штатском. Штатский заговорил на хорошем русском: