Противостояние. Том I
Шрифт:
Этот вопрос вызвал общий смех, в том числе и у Судьи. Не смеялся только Гарольд. Он в это утро выглядел неважно: изможденное лицо, землистая кожа. Словно плохо спал ночью. На самом деле он практически не спал. Надин оказалась верна своему слову: не одна греза в эту ночь стала реальностью. Из тех, что заканчивались выбросом спермы. Он уже с нетерпением ждал грядущего вечера, и шутка Уайзака на предмет порнографии вызвала у него лишь легкое подобие улыбки. Теперь он все получал наяву, необходимость что-либо воображать отпала. Надин спала, когда он уходил. Перед тем как они угомонились, где-то около двух часов ночи, она сказала, что хотела бы прочитать его дневник. Он ответил:
Теперь Келлог высунулся из кабины:
– Будьте осторожны, отец, хорошо? В эти дни на дорогах бродят странные люди.
– Действительно, бродят, – ответил Судья, как-то загадочно улыбнувшись. – И я буду осторожен. Хорошего вам дня, господа. И вам тоже, мистер Уайзак.
Раздался взрыв хохота, и они разъехались.
В Денвер Судья не поехал. Добравшись до шоссе 36, пересек его, продолжив путь по шоссе 7. Утро выдалось ясным и теплым, и на этой второстепенной дороге застывшие автомобили встречались редко, во всяком случае, нигде не перегораживали проезжую часть. В Брайтоне ситуация заметно ухудшилась. В какой-то момент ему пришлось свернуть с шоссе и объехать колоссальную пробку по футбольному полю местной школы. На восток он ехал, пока не добрался до автострады 25. Правый поворот привел бы его в Денвер, но он повернул налево, на север. Миновав половину выездного пандуса, остановил «лендровер», выключил передачу и посмотрел налево, на запад, где к небу поднимались Скалистые горы, у подножия которых раскинулся Боулдер.
Он сказал Ларри, что слишком стар для приключений, но, да простит его Господь, солгал. Его сердце не билось так быстро уже лет двадцать, воздух давно уже не казался таким сладким, а цвета – такими яркими. Он собирался ехать по автостраде 25 до Шайенна, а там повернуть на запад. К тому, что ждало его за горами. По коже Судьи, сухой от возраста, при этой мысли побежали мурашки. На запад по автостраде 80 в Солт-Лейк-Сити, а потом, через Неваду, в Рино. Затем он вновь мог повернуть на север, но едва ли это имело значение. Судья предполагал, что где-то между Солт-Лейк-Сити и Рино, если не раньше, его остановят, допросят и, возможно, отправят в какое-то другое место, где допросят вновь. И выпишут пропуск для дальнейшего продвижения.
Возможно, ему даже удастся лично встретиться с темным человеком.
– Шевелись, старик, – мягко сказал он себе.
Включил передачу и медленно выехал на автостраду. На север уходили три полосы, все относительно свободные. Как он и предполагал, пробки и многочисленные аварии существенно уменьшили количество автомобилей, которые смогли покинуть Денвер. По другую сторону разделительной полосы автомобили перегородили всю проезжую часть. Очень и очень многие хотели уехать на юг, почему-то надеясь, что на юге будет лучше, а вот с продвижением на север у Судьи проблем не возникало. Во всяком случае, пока.
Судья Феррис ехал и ехал, радуясь тому, что отправился в путь. Прошлой ночью он спал плохо, но предполагал, что следующей выспится. Под звездами, завернувшись в два спальника. Он задумался, увидит ли снова Боулдер когда-нибудь, и решил, что шансов на это мало. Тем не менее охватившее его волнение радовало.
Этот день он без тени сомнения зачислил в лучшие дни своей жизни.
Вскоре после полудня
Лужайка перед домом превратилась в парк скульптур. На траве стояло не меньше десяти статуй Девы Марии, причем некоторые из них, очевидно, кормили стаи пластиковых розовых фламинго. Самый большой фламинго ростом превосходил Тома и стоял на одной ноге, которая заканчивалась уходящим в землю четырехфутовым штырем. Компанию им составлял огромный колодец желаний с большим пластиковым Иисусом, светящимся в темноте, который расположился в декоративном ведре, вытянув руки… вероятно, благословляя фламинго. Рядом с колодцем желаний большая пластмассовая корова, похоже, пила воду из купальни для птиц.
Передняя сетчатая дверь распахнулась, и Том вышел к ним навстречу, голый по пояс. Издалека, подумал Ник, он выглядел писателем или художником в расцвете сил, с его ярко-синими глазами и большой рыжеватой бородой. Но по мере того как Том подходил ближе, ты начинал понимать, что первое впечатление обманчиво и он не такой уж интеллектуал… может, контркультурный народный умелец, выдающий китч за оригинальность. А уж на совсем близком расстоянии, глядя на улыбку и слушая невероятно быструю речь Тома Каллена, осознавал, что его верхний этаж страдает серьезными изъянами.
Ник знал, что сочувствует Тому отчасти потому, что и его самого зачастую считали умственно отсталым: сначала из-за врожденного недостатка он долгое время не мог научиться читать и писать, а потом люди просто исходили из того, что глухонемой должен быть умственно отсталым по определению. В свое время он наслушался всякого. Дефективный. Инвалид мозга. Стебанутый. Не все дома. Ник помнил вечер, когда зашел в придорожную забегаловку «У Зака» на окраине Шойо – тот самый вечер, когда его избили Рэй Бут с дружками. Бармен стоял у другого конца стойки, перегнувшись через нее, чтобы пошептаться с клиентом. Рукой частично прикрывал губы, поэтому Ник мог уловить только фрагменты разговора. Впрочем, и этого хватало с лихвой. Глухонемой… вероятно, умственно отсталый… практически все эти парни – умственно отсталые…
Но среди отвратительных синонимов умственной отсталости один очень даже соответствовал Тому. Именно так часто называл его Ник, с искренним сочувствием, в глубине молчаливого разума. Парень с неполной колодой. В этом и заключалась беда Тома. Больше ни в чем. А особенно жалко Тома было потому, что в его колоде отсутствовали мелкие карты: двойка бубен, тройка треф, что-то вроде этого. Но даже без этих карт о хорошей игре речь не шла. Без этих карт не раскладывался даже пасьянс.
– Никки! – закричал Том. – Как я рад тебя видеть! Родные мои, да! Том Каллен так рад! – Он обнял Ника за шею, прижал к себе. Ник почувствовал, как слезы начали жечь его больной глаз под черной повязкой, которую он носил в такие солнечные дни, как этот. – И Ральф тоже! И еще один. Ты… дай-ка…
– Я… – начал Стью, но Ник заставил его замолчать резким взмахом левой руки. Он практиковал с Томом мнемонику – и, кажется, успешно. Если тебе удавалось проассоциировать что-то знакомое с именем, которое ты хотел вспомнить, оно частенько всплывало из глубин памяти. Руди научил его этому много лет назад.