Противостояние. Том I

Кинг Стивен

– Хороший пес, – сказал он, покончив с этим. – Хочешь погулять? Найти кролика или еще кого?

Коджак поднялся по склону, на котором Стью сломал ногу, и исчез. Стью наблюдал за его продвижением со смешанными чувствами удивления и горечи, потом взял банку из-под севен-ап, которую Коджак принес ему днем раньше вместе с палками, и наполнил ее мутной водой из канавы. Через некоторое время вода отстоялась, грязь осела на дно. Песчаное питье, как сказала бы его мать, но все лучше, чем никакого. Он пил медленно, постепенно утоляя жажду. Каждый глоток причинял боль.

– Жизнь, конечно же, сука, –

пробормотал он и невольно рассмеялся. Несколько секунд ощупывал припухлости на шее, под подбородком. Потом лег, вытянув перед собой сломанную ногу, и задремал.

Проснулся он, как от толчка, примерно через час, в панике хватаясь руками за песчаную землю. Ему приснился кошмар? Если да, то кошмар этот продолжался. Земля медленно двигалась под его руками.

Землетрясение? Произошло землетрясение?

Он схватился за идею, что у него бред, что температура резко поднялась, пока он спал. Но, оглядывая провал, увидел, что земля слоями медленно сползает вниз. Катились камушки, поблескивая вкраплениями слюды и кварца. Потом до Стью донесся слабый, глухой грохот – что-то словно продавливало его барабанные перепонки. Мгновением позже возникли трудности с дыханием, как будто из провала выдуло весь воздух.

Над головой послышался скулеж. Коджак стоял на краю западного склона, упрятав хвост между ног, и смотрел на запад, в сторону Невады.

– Коджак! – в панике крикнул Стью. Давящий на уши шум ужасал его: казалось, Господь Бог внезапно топнул по земле где-то не слишком далеко.

Коджак спустился по склону и присоединился к Стью, по-прежнему скуля. Проведя рукой по спине пса, Стью почувствовал, что тот весь дрожит.

«Я должен все увидеть сам, – решил Стью, – просто должен».

Внезапно со всей очевидностью ему стало ясно: то, чему следовало случиться, случилось. Только что.

– Я поднимаюсь наверх, малыш, – пробормотал Стью.

Он пополз к восточному склону провала. Более крутому, но с большим количеством возможных опор. Подумал о том, что за последние три дня вполне мог подняться по нему, но не видел в этом смысла. На дне провала ветер дул не так сильно и была вода. Однако теперь пришла пора двигаться. Наверх. Чтобы увидеть. Он тащил за собой сломанную ногу, как дубину. Подтягивался на руках и изгибал шею, чтобы увидеть верхний край, который находился очень высоко и очень далеко.

– Не смогу этого сделать, – пробормотал Стью Коджаку, но тем не менее не отказался от своего намерения.

Свежая куча камней образовалась внизу в результате… землетрясения. Или что там произошло. Стью перебрался через нее и начал подъем, используя руки и здоровое колено. Поднялся на двенадцать ярдов, после чего сполз на шесть, прежде чем удалось схватиться за выступ кварца.

– Нет, не получится, – пробормотал он, переводя дыхание.

Десять минут спустя вновь двинулся вверх и преодолел еще десять ярдов. Отдохнул. Двинулся дальше. Добрался до места, где не нашлось ни одной опоры, и смещался влево, пока не нашел подходящую. Коджак шел рядом с ним, безусловно, гадая, что задумал этот дурак, оставив воду и теплый костер.

Теплый.

Слишком теплый.

Температура, должно быть, поднималась, но он хотя бы перестал дрожать. Пот катился по лицу и рукам. Волосы, пыльные и сальные, падали на глаза.

Господи, я весь горю! Должно быть, температура у меня сто два, а то и все сто три [227] .

Его взгляд случайно упал на Коджака. Ему потребовалась минута, чтобы осознать, что он видит. Коджак тяжело дышал. Причина заключалась не в температуре, во всяком случае, не только в температуре, потому что Коджаку тоже было жарко.

227

По Фаренгейту; примерно 38,9°C и 39,4°C соответственно.

Над головой внезапно появилась стая птиц, они кричали и бесцельно кружили.

Они тоже это чувствуют. Что бы это ни было, птицы тоже это чувствуют.

Стью вновь пополз, страх придал ему силы. Миновал час, второй. Он боролся за каждый фут, каждый дюйм. К часу пополудни от края провала его отделяли только шесть футов. Он уже видел над головой зазубренный край асфальта. Только шесть футов – но уж больно крутого, гладкого склона. Он попытался просто заползти наверх, однако из-под него тут же посыпался гравий, и Стью испугался, что при малейшем движении покатится вниз, до самого дна, и сломает при этом вторую ногу.

– Застрял, – пробормотал он. – Интересное кино. И что теперь?

Ответ на этот вопрос пришел быстро, и очевидный. Он-то не шевелился, зато земля под ним поползла вниз. Стью соскользнул на дюйм и вцепился в камни руками. Сломанная нога пульсировала болью, а он не подумал о том, чтобы сунуть в карман таблетки Глена.

Он соскользнул еще на два дюйма. Потом на пять. Левая ступня потеряла точку опоры. Он держался только на руках, но и они уже начали скользить, прочерчивая в земле десять канавок.

– Коджак! – в отчаянии крикнул он, ничего не ожидая, однако внезапно пес оказался рядом. Стью слепо схватился руками за его шею, не надеясь на спасение, как утопающий. Коджак не стал сопротивляться и уперся лапами в землю. На мгновение они застыли – живая скульптура. Потом пес двинулся, отыгрывая у склона дюйм за дюймом, его когти скребли по кусочкам кварца и гравию. Камушки посыпались в лицо Стью, и он зажмурился. Коджак тащил его, пыхтя в правое ухо, словно воздушный компрессор.

Чуть приоткрыв глаза, Стью увидел, что они почти добрались до верха. Коджак опустил голову. Его задние лапы отчаянно упирались в землю. Он поднял Стью еще на четыре дюйма, и тот решил, что этого достаточно. С отчаянным криком отпустил шею Коджака и схватился за асфальтовый выступ, который раскрошился в его руках. Схватился за другой. Два ногтя отлетели, как намокшие этикетки, и он снова закричал. Резкая, пронизывающая боль пронзила тело. Он рванулся вверх, оттолкнувшись здоровой ногой, и наконец-то – каким-то чудом – распластался на асфальте автострады 70, тяжело дыша, с закрытыми глазами.